Пробираясь сквозь заросли вечнозеленой маккии на северных склонах гор, Пятница был не видим ни для кого, кроме самых маленьких существ, обитавших или охотившихся здесь. Но постепенно растительность поредела, крутизна склонов уменьшилась, холмы стали более округлыми, и он оказался совсем высоко в горах.
На юге он видел бесконечные холмы и вершины гор, а также огромную долину, край которой тонул за горизонтом в голубоватой дымке; раннее солнце, просвечивая сквозь облака и туман, превращало местность в подобие яркого лоскутного одеяла. И где-то там, вдали, была конечная точка его путешествия, теперь манившая еще сильнее, чем прежде. Седловина между двумя округлыми вершинами, покрытыми редкой растительностью, на несколько дней стала для Пятницы охотничьей территорией, и он бродил от одной поросшей лишайниками скалы до другой в радиусе примерно двух километров, порой заходя и в более густые заросли на севере, в той стороне, откуда пришел, и охотился на ту мелкую дичь, которая была ему так хорошо знакома, но никогда не отваживался пересекать южную границу своей территории.
Здесь не было других крупных хищников, которые могли бы угрожать ему, не было и орлов, но стоял ужасный холод.
Пятница отыскал себе удобное логово с единственным входом между двумя касавшимися друг друга валунами и скалистой стеной, закрывавшей пещерку от ветра. Скала поросла пятнами серых лишайников; здесь почти постоянно была тень — от соседней, более высокой вершины, и даже утром солнце не могло нарушить умиротворяющую тьму, царившую в его убежище.
Поскольку в синих небесах орлы так и не появлялись, Пятница позволял себе понежиться на солнце, несколько переменив привычный распорядок охоты, но, как всегда, внимательно осматривал территорию, постепенно раскрывая ее маленькие тайны. Согласно кошачьей логике (то есть когда часы равны минутам или секундам), это было очень полезное и интересное занятие. Однажды за целый день не случилось ровным счетом ничего, и Пятница весь день продремал; не спали только его уши, и — как всегда! — терпение кота было вознаграждено.
Сокол-сапсан, высматривая что-то на земле и то снижаясь и замедляя полет, то вновь взмывая ввысь, тенью мелькнул в небесах, и обычно плаксивый крик его превратился в громкое стаккато, разнесшееся по всему ущелью. Когда сапсан в очередной раз резко взмыл ввысь, стая серокрылых кекликов, вспугнутых им, пролетела невысоко над землей и опустилась на другом конце пропасти. Заметив хищно кружившего над ними и готового спикировать сапсана, кеклики бросились спасаться, а одна птичка побежала вниз по северному склону, вторая же спряталась за ту скалу, где притаился Пятница.
Кот приподнял голову, следя за полетом куропаток, и дернул хвостом, а сапсан, спикировав прямо против солнца, схватил одного кеклика — только перья полетели, — вонзил когти ему в основание черепа и снова стремительно взмыл в вышину.
Кеклик, роняя пух и перья, вздрогнул в последний раз и обмяк в страшных когтях хищника; его голова, оторванная сапсаном от тела, откатилась в сторону, ударившись о камень, за которым притаился Пятница. При этом на землю пролилась одна-единственная капля крови.
Уши кота подергивались; он был чрезвычайно возбужден и заинтересован; приподнявшись, он медленно пополз к пролитой кекликом крови, понюхал ее, потом прыгнул, мягко приземлившись рядом с головой мертвой птицы, и, откусив ненужный клюв, захрустел с довольным урчанием хрупкими косточками. А метрах в пятидесяти от него терзал обезглавленную тушку куропатки сапсан, время от времени посматривая желтым глазом на Пятницу.
Ночью стало еще холоднее, и утреннее солнце с трудом пробилось сквозь белые облака, за пеленой которых оно казалось лишь слабо светившимся пятном. Сильный ветер мешал Пятнице охотиться, но голод и холод не позволяли оставаться на месте, и он все время бродил вокруг, а если и засыпал, то ненадолго и вскоре снова просыпался и караулил у трещин в скалах ящериц и гекконов.
Когда же ветер улегся — столь же внезапно, как и начался, — совсем потемнело; облака больше не светились, а стали почти черными, страшными. Стадо серых рибоков пересекло седловину, мелькая длинными, как у скаковых лошадок, ногами, — антилопы одна за другой исчезли в тумане, точно серые призраки, лишь белые «флажки» бегущих впереди указывали остальным направление. Вскоре Пятница услышал, как они на своем пути, где-то уже на другом склоне горы, вспугнули стаю кекликов, взлетевших с мелодичными криками.
Сапсаны тоже больше не появлялись; тишина и всеобъемлющая отрешенность воцарились над вершинами гор; и в этой тишине начали падать первые хлопья снега.
И тут появились бабуины, покидавшие горы в поисках теплой долины внизу, в предгорьях. Хрустальная тишина вдруг вдребезги разлетелась от лая вожака павианьего стада. Эхо прокатилось до самой далекой пропасти, до тех мест, где в долине виднелась тополевая роща и зеленеющие дубы на границе уединенной фермы. Пятница и раньше видел такие деревья — их-то он и наметил в качестве следующей цели, — однако бесконечные трещины и крутые утесы замедляли его продвижение к ним. И потом, он считал, что лучше всего спускаться вдоль ручья, извивавшегося в ущелье.
Резкий лай бабуинов встревожил его — он дернул ушами и прижал их: неприятный шум был совсем близко. Бабуины заорали так, что чуть не оглушили кота; они разместились на вершине скалы у него за спиной. О, эти голоса он слишком хорошо знал! Еще вчера он слышал их — тогда они воспринимались всего лишь как невнятный шум где-то за дальней горой.
Появление из тумана этой неопрятной, шаркающей ногами орды черных и отвратительных существ с задранными крючком хвостами, неуклюжих и огромных, вызвало у Пятницы бешеный выброс адреналина. А обезьяны уже окружили его со всех сторон, и негде было от них спрятаться. Банда остановилась по беззвучному приказанию вожака, на мгновение стало тихо, и тогда звук скатившегося со скалы камешка заставил Пятницу посмотреть вверх, туда, где в скале, прямо у него за спиной, была небольшая трещина. Огромный вожак сидел, точно гранитный монумент; лохмы на его удлиненной отвратительной морде трепал вновь поднимавшийся ветер, и непонятно было, что у него на уме: физиономия его точно расплывалась в шевелящейся шерсти. Однако глаза горели черным огнем, когда он смотрел на ту сторону ущелья и туда, где исчезала в тумане тонкая сверкающая нитка водопада и блестели влажные камни, а в самом низу виднелась одинокая ферма.
Вожак поднял квадратную морду и приоткрыл пасть, чтобы лучше улавливать запахи; Пятница заметил, как блеснули его желтоватые клыки, каждый длиной с кошачье ухо, быстро повернулся и скользнул прочь. Бабуины оглушительно залаяли ему вслед, он совершенно обалдел от этого шума, а еще через мгновение кто-то сильный схватил его за хвост, поднял над землей и быстро понес куда-то. Совершенно потеряв ориентацию и видя перед собой бешено вращавшееся и качавшееся небо, Пятница вырвался, взлетел в воздух и, изогнувшись, приземлился на все четыре лапы, но не успел коснуться земли, как его снова схватили — на этот раз за шиворот — и бросили в жесткую, росшую пучками траву.
