Но вот подходили к концу, густели и начинали принимать в себя подслеповатые сумерки недавние светлые летние ночи, все ближе и ближе была осень к берегам озера, и окуни, которые, казалось, еще только вчера бесчисленными стаями занимали наши луды, исчезали и исчезали обычно как-то все сразу… Еще дня три-четыре тому назад вот здесь вот, возле Бабьего острова, ты, как обычно, уставал в конце концов воевать с полосатыми разбойниками, бросавшимися одинаково отважно и на червя и на хвост небольшой сорожки, насаженные на крючок, и на мормышку, и на зимнюю блесну, но вот сегодня, после дождей и явившимся вслед за дождями первым осенним холодком, ты грустишь и грустишь с удочкой в руках там, где еще совсем недавно кипели нешуточные страсти. Окунь куда-то делся, пропал.
Вот так обычно ты и расставался с нашими окунями до первого льда, до ледостава, чтобы здесь уже без каких-либо помех заглянуть своей снастью в любую озерную глубину и поискать, наконец, то место, куда наши полосатые аборигены убрались на зимовку.
Честно признаюсь: поискать по первому льду наших окуней у меня никак не получалось — дела вынуждали возвращаться к зиме в столицу, где я с нетерпением и ждал начала весны, а там и новой встречи с нашим озером.
Обычно я возвращался обратно, к озеру, в самом конце марта и, конечно, уже на следующий день с утра пораньше, даже не протопив как следует печь, отправлялся на ледовую разведку…
Собравшись первый раз на весенний лед нашего озера, я по привычке разыскивать весенних окуньков на отмелях, возле прошлогоднего тростника или в крайнем случае на совсем небольшой глубине приготовил и на этот случай обычную для подмосковной рыбалки легкую снасть с очень тонкой леской и совсем небольшой мормышкой. С таким «оружием» пустился я и здесь в свою первую разведку…
Знакомый мне по летней охоте за окунями каменистый мысок островка, что напротив деревни. Первая лунка — глубина три метра. Играю, развлекаю мормышкой возможных зрителей, которые, по моему убеждении, сейчас должны находиться именно здесь, на этой глубине. Но зрители не торопятся — их не соблазняет даже ярко-рубиновый червячек-мотыль… Отступаю чуть в сторону от первой лунки. Тут поглубже — уже метра четыре до дна. Дно тоже каменистое — мелкая плитка. Места как раз для окуня. Снова моя мормышка вовсю старается вызвать реакцию возможных зрителей. Никакого результата… Меняю мормышку — снова тишина. Сверлю лунку почти у самого тростника, под берегом. И здесь никого. Отступаю на глубину. Но здесь моя миниатюрная снасть бессильна…Исследую еще один мыс — тот же результат. И только возле третьего мыска вытаскиваю одного единственного окунька, размером с палец, и двух почти таких же плотвиц-сорожек.
По памяти, оставшейся с лета, ищу и нахожу в конце концов луду. Если бы вот такое мое старание даже на самый заезженный подмосковный водоем, и то у меня к этому времени была бы рыба и пусть на худую уху. А тут с раннего утра до полудня — и нет рыбы даже на такую, сиротскую ушицу…Словом, первый день разведки ничего хорошего не дал.
Иду вслед за своими мыслями-догадками и к следующему утру готовлю снасть покрепче, потяжелей: леска уже не 0,1, а 0,17 и мормышка вольфрамовая- увесистая капелька… Такой снастью и проверяю скат с островного мыса. Глубина пять метров — ничего. Шесть метров — ничего. Семь метров — и наконец поклевка. А вот и окунек появляется из лунки. Он такой же, как все наши окуни, голубой, но только теперь после долгой зимы голубой цвет немного потемнел, стал погуще. О зиме, о тяжелой малоподвижной жизни этой рыбешки точно рассказывает мне и пиявка, присосавшаяся к жаберной крышке добытого наконец мною окунька.
Снова мормышка опущена в лунку, жду, когда она достигнет дна. Вот и дно. Чуть-чуть покачиваю сторожком мормышку. И снова удар, правда, не такой резкий, как по лету у луды, но все-таки окуневый удар-поклевка — и еще один полуживой окунек на льду.
Над озером уже совсем по-весеннему теплое солнце, уже явились домой первые чайки и, рассевшись по коньку крыши моего дома, посматривают по сторонам. Уже прибыли к своим скворечникам скворцы, а наши окуни все еще лежат на глубине, и только там их можно сейчас отыскать… Когда же вы выйдете на отмелые места? Когда появитесь возле мысов и луд?.. Это будет еще не очень скоро. Солнцу еще не один день придется плавить и плавить снег, собравшийся за зиму на льду озера, и лишь только тогда, когда этот снег, урча ручьями, пойдет в насверленные мной лунки, когда лед наконец станет отходить от берега, когда, первый раз после зимнего сна глубоко вздохнув, озеро чуть-чуть приподнимет давивший ее всю зиму ледяной панцирь, только тогда первые стаи наших голубых окуней поднимутся из своих глубин, и, если тебе повезет присутствовать при этом событии, то тут уже не теряйся, жди, что твою мормышку вырвавшиеся к берегу окуни будут хватать и в полводы и почти у самой лунки, почти подо льдом.
Вот так и устроена жизнь у наших голубых окуней: с первым парным июньским теплом всеми отрядами к мысам и лудам, с первыми холодами опять в глубину и только в самом конце последнего льда вырваться разом из глубин, чтобы снова уйти на глубину до нового парного летнего тепла…
Но кроме голубых окуней известны по нашим местам еще и зеленые окуни. Населяют они собой, как правило, озера поменьше, а главном помельче. Держатся они по большей части среди трава, и возможно, именно оттого и одеты они в зеленые латы, по которым четко обозначены черные полосы, идущие со спины до живота. И живот у этих зеленых окуней не белесый, как у наших голубых, а оранжевый, яркий. Словом, по сравнению с обитателями наших глубин эти хозяева мелководья и подводных зарослей куда нарядней, видней. Но вот беда, по разумению наших старушек-искусниц, эти зеленые окуни на вкус похуже наших голубых окуней, а потому для рыбного пирога-рыбника, а тем более приуроченного к какому-нибудь праздничному дню, эти самые старушки-старательницы просят меня изловить для них именно наших голубых окуней.
И вправду, уха из зеленых окуней, а тем более добытых в озерках-ламбушках, переживших на этот раз особо тяжелую зиму, когда на озеро вот-вот должен был придти замор-удушье, бывает далеко не так вкусна, как из окуней, обитающих в нашем, то же, наверное, голубом озере…
А в остальном, зеленые окуни живут почти так же, как и наши голубые…С началом парного тепла они также начинают жадно хватать любую предложенную им насадку, и надо сказать, самые крупные окуни, доставшиеся мне, были представителями именно этого зеленого племени. Это были чудесные рыбины, яркие, плотные, чем-то похожие в своей литой стати на лесного жителя-кабана — такое же упорство, такая же сила в движении, такое же нежелание считаться с чем-либо в своем пути- дороге.
