Ничто не меняется в этом мире. Пока у хищников есть кормовая база, они не исчезнут.
Казалось бы, пока есть на свете богатые, привыкшие к роскоши женщины, промысловая добыча пушного зверя не исчезнет, а значит, труд этот будет востребован и «зеленые» пока отдыхают. Однако наше время — время эрзацев, и профессиональная охота давно уже вытесняется развитием ферм клеточного содержания пушного зверька. Разводить в неволе научились многое — песца, черно-бурую лису, норку, нутрию, ондатру и пр. Конечно же, по качеству меха, для тех, кто понимает, — это небо и земля по сравнению с выросшим в родной вольной стихии шкуркой зверька. Но вот вряд ли скоро удастся загнать в клетку соболя, колонка, горностая и белку. Слишком вольнолюбивые эти зверьки, привередливы в пище, очень плохо размножаются и теряют живой блеск шерсти. Правда, государей в нашем мире слишком мало, поэтому потребность в горностаевых манто минимальна, однако на соболей еще спрос велик, да и художники пока не перевелись, коим требуются самые нежные и незаменимые колонковые кисти. Поэтому промысловая охота не исчезнет в обозримом будущем, хотя, конечно же, эта древнейшая профессия, сотворившая в какой-то степени русский (и не только!) национальный характер, обречена на гибель.
И останется только любительская.
В. Маковский. Охотники
Не знаю, этими ли соображениями руководствовалась российская власть, либо есть у нее иные мотивы, но недавно все охотничье хозяйство было передано в ведение Министерства лесной промышленности. А было оно в Министерстве сельского хозяйства, в чем есть своя логика: промысловая охота и сам штатный охотник — это нечто среднее между приискателем, поскольку пушнина — то же золото, только мягкое, и производителем сельхозпродуктов. С той лишь разницей, что охотник не сеет, не откармливает скот, а берет мясо животных из дикой природы. Еще раньше охота была в системе кооперации, которая занималась добычей даров природы. То есть охотничье хозяйство страны вкупе с охотниками по своему среднему положению никогда не имело своего постоянного места и одного хозяина-распорядителя, и все потому, что ни одна власть в России не в состоянии выработать определенного отношения к такому явлению, как лов. Поэтому охота, с одной стороны рассматривается как путь поступления в бюджет валюты через пушно-меховые аукционы, с другой — как нечто не обязательное, не серьезное, пригодное для утех и развлечений.
Есть своя логика и в том, что ловля теперь принадлежит лесному хозяйству страны, но она, эта логика, формальна и даже примитивна — мол, дикие животные-то в лесах живут. А как тогда быть, например, с тундрой и степями, где нет лесов, а значит, и полномасштабных управлений лесами на местах? Я уверен, охотничье хозяйство так и останется пасынком у нового папаши, а иначе придется ему создавать новые структуры, в том числе егерские охранные службы, и полностью реформировать имеющиеся. Это приведет только к раздуванию и так непомерного уже чиновничьего аппарата, но никак, к контролю за охотугодьями и поддержанию стабильности в животном мире. Например, в 1985 году в Вологодском областном охотуправлении сидел Азарий Иннокентьевич, бухгалтер и два охотоведа — весь штат. При этом тогда еще существовали промысловые угодья, штатные охотники и огромный отряд любителей. При этом выдавали 4 (четыре!) тысячи лицензий на лося и отстреливали без ущерба для животного мира. Сейчас там же с шоферами и обслугой около ста человек, и штат все растет. Но выдают всего восемьсот лицензий, из них добрая половина не отстреливается. И в связи с передачей в другое ведомство надо ожидать прибавления — нет, не дичи в лесах, а чиновников в кабинетах. Я понимаю, нынешней власти чиновник нужен как воздух, ибо он, суть правящая партия, но не до такой же степени, друзья! Особенно в таком вечном деле, как охота, которая никогда не прокормит этого монстра.
П. Соколов. Охота на зайцев
Любительскую охоту можно назвать спортивной, развлекательной, можно представить, как экстремальный вооруженный отдых, но в любом случае из охоты пропадет главная составляющая — профессиональный труд, а это значит, утратится опыт, секреты, наработанные тысячелетиями, неписаные законы, образ жизни промысловика, нравы и обычаи. Целый культурный пласт нашей жизни!
В результате ловля превратится в потеху.
Поэтому я подробнее остановлюсь на промысловой охоте — то, что узнал и запомнил с раннего детства, и то, что вскоре станет обыкновенным фольклором.
Промысел
Календарный год у штатника расписан по сезонам охоты и по работам, которые следует провести в межсезонье. Есть два основных «мертвых» сезона — зимний и летний. Начиная с первого марта прекращается всякая охота, за исключением волчьей, ибо у пушного зверька начинается спаривание, вынашивание потомства и линька, когда выпадает зимняя и нарастает летняя шерсть. Обычно животные в это время неприглядные, облезлые, у них меняется поведение, например, очень осторожные песцы в тундре становятся чуть ли не ручными, бывает, огрызаются даже на человека, забравшись на поселковую помойку, словно знают, что шкурка их уже никому не нужна. Пожалуй, избавлена от этой напасти только выдра, мех которой остается красивым во все времена года, поэтому этого зверька редко когда увидишь. Весеннее краткосрочное открытие охоты (обычно десять дней) на водоплавающую дичь, глухаря и тетерева мало волнует профессионала, поскольку это считается забавой, достойной разве что подрастающих сыновей. Ко всему прочему, в этот период есть работа — надо «поднять» все ловушки: спустить и подвесить капканы, кулемки, пасти и, пока держит наст, кое-что (например, ящики с новыми капканами и кулемками, бочки под рыбу, соль, железную печку, стекло) завезти нартами в избушки на промысловый участок, поскольку сделать это осенью, по чернотропу, будет труднее. Правда, иногда доводили план на весеннего бурундука — сотню надо сдать, по три копейки за штуку, но этим занимались мальчишки-сыновья: из гильзы 12-го калибра делаешь манок, на удилище привязываешь силок из тонкой медной проволоки, идешь за поскотину и манишь свистящим звуком — тур, тур, тур. Так зовет самочка, и самцы сбегаются к тебе со всех сторон, если не шевелиться, на плечо лезут. Потопаешь резко ногами, пошумишь, они все вмиг на деревья. А ты подносишь силок к его голове, он, любопытный, голову сам толкает…
Сразу после икромета, в конце мая, — сети и облас в лодку и на рыбалку, по пойменным заливным лугам, где начинает скатываться язь, елец, чебак. Тут успеть надо, не проморгать, и если половодье высокое и вода спадает медленно, едва успеешь развернуться. Рыба идет валом, сети ставят иногда вброд, так язи о сапоги стукаются. А еще несет мусор с лугов, сети с рыбой настолько забиты, что каждый раз приходится вытаскивать на берег, и это по четыре-пять раз на дню. Улов нужно вывезти домой, там вспороть, засолить в бочки и снова на водоем. На запястьях рук от холодной воды — коросты, с ног до головы мокрый и в чешуе, пропах насквозь рыбой и тиной, но счастливый — тонну за неделю взял! По пятнадцать советских копеек за килограмм — это сколько денег!
Лето начинается с подготовки к осеннему сезону, в основном это изготовление новых ловушек и ремонт старых, заготовка дров, починка избушек и строительство новых. В Сибири зимовье ставят обязательно рядом с водоемом и рубят в одиночку, если только топором, то за три-четыре дня, а с мотопилой — за пару. Размер обычно три на четыре метра, в высоту под свой рост, чтоб о матицу головой не стукаться, и довольно. Лес шкурят, но паз не выбирают, а подгоняют плотно бревно к бревну и прокладывают толстый слой мха — это для скорости. Но есть мужики основательные, и если уж ставят зимовье, то по всем правилам плотницкого искусства, посмотреть любо-дорого. Кровлю делают накатную, после чего покрывают берестой и заваливают толстым слоем глины. Потом там поднимется трава, нарастет дерн и вода не просочится. Но домовитые охотники строят с чердаком, куда можно складировать инвентарь и орудия лова, и двускатной крышей, при этом кроют драньем, которое дерут из старой сосновой и прямослойной валежины. Пол, потолок, если есть чердак, двери, топчан, стол делают из плах — расколотых надвое и вытесанных толстых бревен. Профессионалы практически не используют гвоздей, кроме деревянных. В матицу и верхний венец по всему периметру забивают тонкие, заостренные еловые сучки — это чтобы вешать на просушку беличьи шкурки, не требующие правилки, а также сети, одежду шапки и пр. Драгоценные в тайге стекла крепили замазкой, приготовленной из глины и лиственничной смолы — засохнет, ножом не ковырнешь.
