Владимир Бабенко - Лягушка на стене

Но вот преподаватель наконец миновал тростники и вышел на открытое место. Поблизости другой пастух пас своих баранов. Трофим Данилович, чтобы еще раз уточнить направление, подошел к нему, почти слово в слово повторил рассказ о своих скитаниях и наконец спросил, куда ему теперь идти.

По мере повествования доцента глаза пастуха округлялись, а рот открывался. Этот чабан был менее общительным субъектом, чем предыдущий. Вместо подробного объяснения он молча ткнул кнутовищем туда, куда следовало двигаться зоологу, и, пришпорив лошадь, ускакал, поминутно оглядываясь.

Трофим Данилович, раздумывая над странным поведением пастуха и досадуя на чрезмерную лаконичность его ответа, стал озирать окрестности.

Перед ним лежал еще один тростниковый островок, очень похожий на тот, из которого он только что выбрался. Точно такой же. Трофим Данилович еще раз присмотрелся к тростникам, а потом к своему удаляющемуся гиду. Наконец доцент понял, что и заросли, и всадник, и даже бараны были те же самые: Трофим Данилович все-таки потерял ориентацию в тростниках и, описав там полную окружность, вышел на того же самого пастуха, сильно озадачив его повторным вопросом.

Через полтора часа Трофим Данилович был у поселка. На околице маячили две фигуры. Трофим Данилович узнал «мичуринцев».

Студенты сельскохозяйственной академии уже издали стали кланяться, а при приближении Трофима Даниловича отошли в сторону и сняли шапки, как будто они были крестьянами, а доцент — скачущим на тройке боярином.

Из такого поведения ботаников Трофим Данилович сделал два вывода: «мичуринцам» очень не хотелось идти в общежитие, хотя и начинало темнеть. Кроме того, излишнее уважение, распространявшееся на педагога, явно исходило от его студентов. Нехорошее подозрение шевельнулось в душе Трофима Даниловича: в его отсутствие в общежитие пробрались местные джигиты и из-за девушки возник инцидент, от последствий которого и скрывались «мичуринцы». Преподаватель ускорил шаги. Так и есть: из окна их комнаты доносились какая-то возня, нестройные мужские крики и повизгивания Нинки — студенты и местные жители выясняли отношения: Уже взявшись за ручку двери, начальник экспедиции услышал почему-то музыку, диссонирующую с шумом драки. Он принял боевую стойку и ворвался в комнату.

За столом, заваленным дарами садов, огородов и виноградников Ленкоранской низменности, сидела раскрасневшаяся Нинка. Рядом с ней располагался источник музыки — молодой азербайджанец с таром. Он-то и выводил на четырех струнах национального инструмента балалаечные переборы, под которые Женя и еще один джигит, взявшись за руки, ритмично двигались. Действо, ими производимое, удивительным образом сочетало в себе раскованность полинезийских плясок и суровую сдержанность танцев черногорцев. По полу громыхали ботинки, слышалось залихватское уханье Жени, так напугавшее живших за стенкой робких «мичуринцев», и вскрики восторженной Нинки. Лишь Белкин не принимал участия в общем веселье. Он лежал на полу и листал свое пособие по дятлам мира. Под глазом у Васи наливался свежий синяк.

— А! — обрадовалась Нинка доценту, — идите к нам, Трофим Данилович! У нас весело! К нам вот гости пришли.

Музыкант отложил в сторону тар и вежливо встал перед доцентом. Второй остановился и отпустил руки продолжающего прыгать Жени.

— Гости-то гости, — произнес, постепенно успокаиваясь, Трофим Данилович, — а откуда у Белкина фонарь под глазом?

— А это он после ужина не вовремя лег спать, — жизнерадостно объяснила Нинка. — А потом проснулся, когда ребята решили сплясать, и приподнялся — посмотреть, что за шум. Вот его кто-то и задел. Ногой.

Празднества, орошаемые ленкоранским красным вином, продолжались несколько дней. Каждый вечер приходили знакомые пастухи-азербайджанцы, приносили бутыль «Изабеллы», свежий чурек, фрукты, а на десерт — варенье, и каждый вечер звучали тягучие восточные мелодии. «Мичуринцы» уходили за поселок, ученый Белкин забивался в угол, и веселье продолжалось допоздна.

Уже на вторую ночь Трофим Данилович сквозь тяжелый изабелловый сон услышал рычащих во тьме львов, ревущих медведей и воющих волков. Такое пригрезилось ему и на следующую ночь. Трофим Данилович встревожился: сновидения отражали и читаемый им курс зоогеографии, и приближение белой горячки. Поэтому педагог утром осторожно попытался выяснить, не слышали ли студенты ночью чего подозрительного.

— Слышала, — подтвердила Нинка.

— Рев и вой? — насторожился Трофим Данилович.

— Да нет, храп. Белкин храпит, спать не дает.

Но Трофим Данилович был опытным зоологом-полевиком и запросто отличал храп студентов от звуков, издаваемых хищниками.

— А мне волчий вой приснился, — тихо сказал педагогу Женя. — И вчера тоже снился. Я думаю, это от ихнего вина. Опасно его много пить, хоть и легким кажется, — подтвердил худшие опасения Трофима Даниловича студент.

Вечером доцент основательно уменьшил дозу. Но алкогольные фантомы по-прежнему преследовали его: во сне ему по-прежнему грезился далекий звериный рев.

Лишь на третий день Трофим Данилович успокоился, сходив в поселковый магазинчик за сигаретами. Поблизости от торговой точки он увидел несколько клеток с бесхвостым павлином, облезлым медведем-попрошайкой, сонным львом и скучающим волком: поселок осчастливил своим посещением передвижной зверинец.

А вечером пастухи в перерывах между танцами слушали, зачем сюда, в заповедник, приехали из самой Москвы эти симпатичные, но странноватые студенты с таким же преподавателем.

Успокоившийся и снявший ограничение на «Изабеллу», доцент так увлеченно рассказывал пастухам об уникальной реликтовой ленкоранской фауне, редких и охраняемых видах животных, что даже заворожил их.

На рассвете мотоцикл этих случайных слушателей факультативного курса по охране природы затормозил у общежития. Пастух, сидевший на заднем сиденье, перебросил через забор большой пакет из плотной бумаги.

— Наблюдайте, пожалуйста, — вежливо сказал музыкант, — только больше ничего нету, улетели все куда-то, — виновато добавил он.

«Урал» развернулся и умчал пастухов к стаду. Трофим Данилович распаковал сверток. Там лежал почти весь набор птиц, упоминавшихся во вчерашней лекции: пара малых бакланов, мраморный чирок и султанка.

— Хорошо, что я им не успел рассказать про стрепетов, дроф, сапсанов и краснозобых казарок, — мрачно пробурчал доцент, начиная обрабатывать драгоценный материал.

В маленькой гостинице при конторе заповедника благодаря стараниям практикантов медленно формировался комнатный зоопарк. Студенты тащили домой всякую найденную живность. Но больше всего там было птиц.