животные буквально падают от недостатка воды. По закону допустимая смертность во время перевозки составляет до 2 % поголовья: это значит, что на одном судне может погибнуть от двух до трех тысяч. Время от времени суда тонут: в 2019 году такое кораблекрушение произошло у берегов Румынии, погубив более чем четырнадцать тысяч овец. Евросоюз упорно отказывается запрещать экспорт живого скота.
После обеда мой коллега объявляет, что сейчас мы будем «работать с хрюшками»: в предубойный загон снаружи доставили шестьдесят или около того свиней. «Хоть какое-то разнообразие», – пожимает плечами другой.
Свиньи и правда другие. Они очень социальные животные. Они не просто хрюкают, а общаются. Свиньи хотят не только еды и безопасности – им нужны стимулы и компания. Взаимодействуют они даже носом, нежно прикасаясь друг к другу пятачками и головами. Поскольку они предпочитают выбирать новые предметы, а не те, с которыми уже раньше имели дело много дней назад, у них, видимо, неплохая память. Свиньи – игривые существа: если дать им такую возможность, они будут толкать мячики и приносить палки, бегать кругами и устраивать бои. Они отличают людей, которые их кормят, от незнакомцев. Свиньи, как и собаки, умеют пользоваться зеркалами, чтобы находить предметы, а в некоторых экспериментах – например, где с помощью джойстика надо двигать курсор на экране, – даже превосходят собак. В других отношениях, в том числе умении понимать человеческие жесты, собаки оказываются лучше.
На бойне важнее то, что свиньи способны учуять кровь: нюх у них во много раз чувствительнее человеческого. Вполне вероятно, они чувствуют, что их ждет. Когда их отделяют от стада, это вызывает стресс. Американский фермер Боб Комис рассказывает об очень распространенном явлении: когда все свиньи убиты, последняя осознает, что осталась одна, и может буквально потерять рассудок и навредить себе. Свиньи не всегда покорно идут на смерть, но на бойне это вызывает не сопереживание, а побои и пинки.
Свиньи неспокойны и в этот день. Они визжат, когда их запихивают в загон. Они визжат, когда их тащат внутрь. Последние моменты их жизни полны стресса. Как и овец, их оглушают электричеством, вызывая нечто вроде эпилептического припадка. Животные цепенеют, перестают дышать и теряют сознание, после чего их можно убить. Однако этот метод подразумевает, что работник каждый день с каждым животным делает свое дело правильно. В хаосе конвейера этого не бывает никогда, и животных оглушают не так, как надо. На многих бойнях свиней вместо этого заталкивают в металлические камеры, наполненные на 80 % углекислым газом: он эффективно вытесняет кислород из организма животного и убивает его мозг. Организация Compassion in World Farming предлагает запретить этот метод, поскольку он, как утверждается, вызывает «жжение, а потом ощущение как у тонущего». Свиньи могут терять сознание на долгие тридцать секунд. На видео они визжат, когда их опускают в камеру. Многие дебаты вокруг животноводства исходят из того, что проблема не в убийстве как таковом, а в том, что безболезненных методов массового забоя не бывает: рабочий не может оборвать жизнь по щелчку пальцев.
В Forge Farm Meats оглушенные свиньи, подвешенные за задние ноги, идут по конвейеру, и я вижу, как коллега делает последний разрез: нож входит снизу шеи, и струя крови брызжет как из крана в ванной. Если бы мы не были бригадой рабочих в униформе, это казалось бы непростительным варварством. Но на самом деле я чувствую только оцепенение и то, что во мне теперь немного меньше человеческого, чем когда я сюда пришел. Кровь течет на металл. Она хлещет так обильно, что пол защищают специальной шторкой вроде той, которая в аэропортах не дает чемоданам упасть с ленты. Свиньи, как и овцы, продолжают бить ногами после разреза. Десять секунд, двадцать секунд, еще дольше. В конце концов их снимают с крюков и кладут в ванну, оттуда – на тележку. Все они ярко-розового оттенка, как будто слеплены из резины, и почти лишены волос.
В случае свиньи от шкуросъемной машины мало толку, поэтому мне вручают паяльную лампу и говорят пройтись ею по коже, чтобы щетину было легче соскоблить. «Если передержишь, позеленеет», – объясняют мне. Обработать надо обе стороны туши, и, чтобы ее повернуть, проще всего ухватиться за хвост. Это рискованная задача: мне постоянно кажется, что я обожгу рабочих по обе стороны от меня, а они выглядят способными уладить любой трудовой спор без лишних инстанций.
В конце концов я обрабатываю последнюю свинью, сметаю с пола копыта, снимаю комбинезон и начинаю мыть руки так тщательно, как еще никогда не мыл. Парень, который трудится на бойне уже год и любит громко болтать о своих успехах в спортзале, интересуется, собираюсь ли я тут остаться. «А какая работа тут самая хорошая?» – спрашиваю я, чтобы сменить тему. «Все зависит от того, что у тебя лучше получается, – отвечает он. – Лично я люблю потрошить».
* * *
Пол Маккартни как-то сказал, что «если бы у боен были стеклянные стены, все были бы вегетарианцами». По моим прикидкам, среди моих коллег по Forge Farm Meats вегетарианцев было немного. Мне хотелось бы написать, что работа там меня шокировала, но это было бы не вполне верно. В ручном труде есть какое-то удовлетворение, как минимум пока тебе не наскучит однообразие. Forge Farm Meats не самое чистое и безопасное место, и я не буду рекомендовать вам туда устроиться, но там был по-своему дух товарищества. Когда кто-нибудь говорил тебе перестать маяться дурью и работать нормально, это хотя бы сопровождалось признанием, что ты с ним в одной команде.
Моя первая реакция на работу на бойне была связана не с этическими или юридическими аспектами этого процесса. Дело было во власти – нашей власти над другими животными. Совершенно полноценные, чувствующие существа за десять минут превращались в груду съедобных кусков, и у нас, пары дюжин мужчин без особенной квалификации и подготовки, была власть делать это почти безнадзорно и без копания в себе. В коллективе бойни всякое чувство индивидуальной ответственности за происходящее быстро растворялось. Когда видишь, с какой готовностью мы сегодня манипулируем животными, совсем не так легко отвергать Декарта с его представлением о фундаментальном отличии животных или осуждать возниц XIX века, которые загоняли лошадей. На скотобойне любовь – отдаленная эмоция.
Меня никогда не убеждала мысль, что убивать животных – это плохо само по себе. Это всегда казалось мне упрощением. Взять, например, применение их тканей для спасения человеческих жизней. Свиные кровеносные сосуды уже сейчас используют в трансплантологии. За последние несколько лет запрет на исследования с
