Джеральд Даррел - Перегруженный ковчег

— Ага, — облегченно вздохнул он, — и белый человек здесь? А что делает ночью в лесу белый человек? — спросил незнакомец, и я понял по его тону и выражению лица, что он еще не уверен, имеет ли он дело с людьми или со злыми духами.

— Мы охотимся за животными, — сказал Элиас. Я раздул угольки в небольшое пламя, присел к костру и достал папиросы. Незнакомец взял одну папиросу, но рука его не отпускала ружье.

— Элиас! — обратился я. — Принеси немного дров, разведи сильный огонь, пусть этот человек убедится, что я действительно белый человек, а не злой дух.

Элиас и Андрая расхохотались, на лице незнакомца появилась улыбка, и он отпустил ружье. Мы развели большой костер, сели у огня и закурили. Элиас объяснил незнакомцу, кто мы такие, что делаем в лесу и откуда пришли. Наш собеседник оказался бродячим охотником. Такие охотники живут в лесах, убивают животных и сушат их мясо. Набрав достаточное количество мяса, они отправляются в ближайший городок, продают его на базаре, на вырученные деньги покупают порох и различные нужные им предметы и возвращаются в лес. Нашему собеседнику улыбнулось счастье, и он убил четырех больших дрилов. Мы осмотрели их разделанные туши, высушенные на дыму. Самый большой дрил при жизни был великолепным представителем своего племени, на его высохшей руке, странно похожей на руку мумии, выделялись узлы мощных мышц. Кисти рук и череп дрила имели удивительное сходство с человеческими. Мы со своей стороны рассказали охотнику о своих успехах и показали ему ужей, что, впрочем, не вызвало у него большого восхищения. Перед уходом я подарил охотнику четыре папиросы и получил в виде ответного дара ногу дрила; при этом охотник уверял меня, что мясо дрила одинаково вкусно и для черных и для белых людей. Я пробовал это блюдо в тушеном виде и должен признать, что мясо дрила действительно очень сочное и обладает приятным и тонким вкусом.

Вскоре мы добрались до пещер. Отверстия их находились на откосе скалы, густо заросли мохом и папоротником и были закрыты лианами, свисавшими с росших на вершине скалы деревьев. У покрытого кустарником подножия откоса лежало множество беспорядочно разбросанных камней. Самая большая пещера соответствовала по размерам маленькой комнате, от нее уходили вглубь несколько низких, узких проходов. Они были слишком тесны для нас, даже ползком нельзя было через них пробраться. Оставалось только освещать их фонарями в тщетной надежде что-нибудь увидеть.

Мы разделились, и каждый из нас получил для обследования участок обрыва. Мне удалось обнаружить другую пещеру с таким же лабиринтом узких туннелей. Пока я освещал их один за другим, какое-то животное выскочило из кустов и скрылось в одной из соседних пещер. Я поспешил к входу, не очень, впрочем, надеясь поймать зверя, укрывшегося уже в обширном и запутанном лабиринте. Нагнувшись, я осветил пещеру и обнаружил, что она не имеет другого выхода: футах в восьми от входа виднелась глухая стена. Пол пещеры был покрыт камешками различных размеров, угловатые, неровные стены имели много расщелин и бугров. Я не видел зверя, но предполагал, что он в пещере, так как другого выхода из нее не было. Андрая и Элиас были недалеко от меня, но я не хотел звать их на помощь, так как крик мог напугать зверя. Обвязав мешок вокруг шеи, я взял фонарь в зубы, лег на землю и начал ползком продвигаться в пещеру. Это наиболее древний и испытанный способ передвижения охотников, подкрадывающихся к дичи, но я нашел его наиболее мучительным из всех известных мне способов. Камни, обильно устилавшие пол пещеры, имели острые зазубренные края. Я даже подумал, не подбросили ли их специально для того, чтобы доставить охотникам как можно больше неприятностей.

Я упрямо продолжал ползти, пока не достиг небольшого полукруглого зала в конце прохода. К моему разочарованию, от этого зала круто книзу вел новый, ранее мной не замеченный проход. В этом проходе раздались вдруг странные звуки — сначала резкий, шелестящий шорох, а затем, после небольшой паузы, два глухих удара. После этого снова все стихло. Я продолжал ползти вперед, и странные звуки повторялись в том же порядке. Припомнив описания всех живущих в Камеруне животных, я не нашел среди них ни одного, пребывание которого в пещере я мог бы предположить на основании услышанного. Я полз по проходу с удвоенной осторожностью и вскоре добрался до другого зала, несколько меньших размеров, чем первый. Пока я освещал фонарем это помещение, пытаясь отыскать виновника шума, снова послышался странный шелест, что-то прыгнуло мне на руку, выбив из нее фонарь, и я почувствовал острую жгучую боль в пальцах. Схватив фонарь, я поспешно выбрался из пещеры, сел и принялся рассматривать раненую руку. На тыльной части кисти было много маленьких кровоточащих ранок и несколько глубоких ссадин, причинявших мне сильную боль. Можно было предположить, что я с размаху ударил рукой по ветке кустарника, утыканной острыми колючками. Но теперь я догадался, что в пещере спряталось одно из наиболее распространенных в Камеруне животных — африканский дикобраз. Мне было досадно, что я не догадался об этом с самого начала.

Я снова вполз в пещеру, освещая себе фонарем путь. Скоро я увидел дикобраза, стоявшего боком ко мне. Иглы на его спине ощетинились, пышный большой хвост непрерывно находился в движении, иглы на хвосте громко шуршали. Время от времени дикобраз подпрыгивал и раздраженно стучал о землю задними лапами, как это обычно делает вспугнутый кролик. Дикобраз был величиной с кошку, хотя точно это трудно было установить — с взъерошенными иглами он выглядел значительно крупнее. Он еще не успел развернуться в пещере и стоял хвостом к выходу, с гневом и страхом поглядывая на меня через плечо влажными черными глазами. Он был весь черный, только у самого края спины иглы отливали светлой, почти белой окраской. Длинный хвост, который взвился дугой над спиной, был почти полностью лишен меха и игл. Только на кончике хвоста находился забавный пучок тупых светлых игл. Кончик хвоста похож был на длинный плотный колос пшеницы. Этот пучок игл на хвосте и производил странный шуршащий звук, который я впервые услышал в пещере; иногда дикобраз напрягал хвост, и пустотелые безобидные иглы на его конце с резким щелкающим звуком стукались друг о друга. Дикобраз весь сжался и приготовился к обороне.

Я начал обдумывать, что делать дальше. Ловить дикобраза лучше вдвоем, чем одному, но если бы даже Элиас или Андрая оказались в пещере, они ничем не могли бы мне помочь; в том узком проходе, где находился зверь, с трудом мог развернуться только один человек. Я решил попытаться взять дикобраза собственными силами. Обмотав одну руку мешком и расстелив второй мешок на земле, чтобы положить в него пойманного зверя, я стал осторожно подползать к дикобразу. Он шуршал хвостом, топал лапами, издавал резкие, пронзительные крики. Выбрав удобный момент, я быстрым движением схватил дикобраза за хвост, который казался мне наиболее уязвимой и доступной частью его тела. Немедленно я получил сильный удар по руке, иглы прошли через намотанный на руку мешок с такой легкостью, словно он был изготовлен не из ткани, а из бумаги. Несмотря на боль в руке, я не выпустил дикобраза и продолжал подтаскивать его к себе. Я знал, что, если я выпущу дикобраза, он не даст мне вторично провести тот же маневр. Медленно отползал я к выходу, подтягивая за собой упиравшегося дикобраза, пока мы не оказались в маленьком зале в конце первого прохода. Здесь было больше возможностей развернуться, и я попытался накрыть мешком голову дикобраза. Он оказал упорное сопротивление и, выбрав удобный момент, ударил меня в грудь. Иглы прокололи тонкую рубашку и с силой впились в мое тело. Ограниченность помещения давала дикобразу большое преимущество: при любом движении он задевал меня своими иглами, мне негде было укрыться от его ударов. Нужно было снова ползти по следующему проходу и выбираться на свежий воздух. В прежнем порядке продолжили мы путь. Оставшиеся футы казались мне милями. Когда мы наконец выбрались из пещеры, дикобраз сделал неожиданный резкий рывок, пытаясь высвободиться, но я вцепился в него мертвой хваткой.