Затем оказалось, что педали, хотя и прочные, тем не менее, способны ломаться, кроме того, от соленой воды, они становились электропроводными и били нас током. На горьком опыте мы убедились, что излучатель, оставленный на ночь в воде, выходит из строя, но тащить его каждое утро к бассейну, опускать вместе с кабелем в воду, а чтобы кабель не сползал, придавливать его на краю бассейна кирпичом – процедура на редкость нелепая. Гнезда для включения кабеля разбалтывались. Иногда кирпич соскальзывал, и излучатель, довольно-таки тяжелая штука, выдергивал штекер из гнезда и летел на дно. В довершение всего Макуа и Кане нравилось хватать излучатель за кабель и уплывать с ним.
Пришлось вызвать мастера из города и придумать металлические крепления, на которых можно было бы опускать излучатель в бассейн. В заключение мы должны были выслушать еще одну нотацию о том, что аппаратуру нужно уважать и прежде, чем за нее хвататься, следует отмывать руки от чешуи. Теперь все это кажется очевидным, и, наверное, нас ждало бы меньше сюрпризов, если бы мы лучше разбирались в технике, умели пользоваться инструментами и знали, как обращаться с чувствительными приборами, но тогда все это было для нас внове. А каждый раз, когда мы устраивали себе очередной сюрприз, мы теряли день, предназначенный для дрессировки.
И, тем не менее, сигнальная аппаратура стоила всех этих терзаний. Макуа быстро научился по одному сигналу звонить в колокол, а по другому – выпрыгивать из воды и «плюхаться». Хоку и Кико научились брать барьер по сигналу и не делать этого без сигнала. После этого я установила по пруту слева и справа от себя, включила сигнал, а когда они подплывали к первому пруту, не выключила его, и они сразу перепрыгнули через второй прут. Затем они научились брать три барьера, и я полностью уверовала в надежность контролирующих сигналов, как вдруг обнаружилось, что сигнал означает для них только «продолжай прыгать через барьеры», а вовсе не «прыгай сейчас»: они начинали прыжок точно через семнадцать с половиной секунд после предыдущего независимо от того, звучал сигнал или нет.
Это называется «инерционным поведением». Животное реагирует на какой-то побочный стимул, который никакого отношения к контролирующему сигналу не имеет, – в данном случае на интервал времени. Этот интервал столь четко запечатлелся у них скорее всего потому, что я сама, тоже бессознательно, привыкла к нему и включала сигнал примерно каждые семнадцать секунд, демонстрируя такое же инерционное поведение.[5]
Иногда инерционное поведение оказывается полезным. У каждого из вертунов складывалось впечатление, будто в определенном месте бассейна больше шансов получить рыбу. В результате, закончив совместное верчение, каждый мчался в свой собственный «счастливый угол» и там ожидал поощрения. Нам было все равно, куда они поплывут, но было легче поощрять тех, кого следовало, когда мы знали, что Кахили будет у дверцы, Меле – сбоку от него, Моки – справа от тебя. Хаоле – напротив, Акамаи – слева, а Леи будет метаться с одного места на другое как сумасшедшая. Инерционное возвращение животных к определенному месту служило дополнительным признаком, помогавшим определить, кто есть кто, и обучение оказывалось, так сказать, взаимным, поскольку дрессировщик обучался тому, что Моки будет вон там, а Кахили – вот тут. Случайность, но удобная для всех.[6]
Все шло отлично, и только с дрессировкой Макуа в наглазниках дело не ладилось. Для того чтобы он мог продемонстрировать свою способность к эхолокации, необходимо было чем-то закрыть ему глаза. Кен рекомендовал для этого резиновые чашки: такую чашку накладывают на глаз животного и прижимают, чтобы она плотно прилипла к коже. Мы долго возились с ними. Испробовали покупные чашки-присоски от автомобильного багажника, который устанавливают на крыше машины и возят на нем водные лыжи или доску для серфинга. (Предварительно мы обработали их, уменьшив толщину резины, чтобы она присасывалась не с такой силой.) Пробовали изготовлять присоски из силиконовой резины. Испытали заслонку из фибергласа, которая закрывала бы глаз животного, не прикасаясь к нему. На месте такую заслонку удерживали присоски, прикрепленные к голове животного чуть в стороне от глаза.
Но все было напрасно: Макуа категорически не желал, чтобы ему закрывали глаза. Стоило ему увидеть присоску в руках Криса или Гэри, как он начинал злиться, угрожающе показывал зубы и бил рылом. Он был действительно опасен, и дрессировщики имели полное право нервничать.
Я как руководитель была обязана найти выход из затруднения, в которое попали Крис и Гэри. Я передала им Хоку и Кико, уже успешно усвоивших несколько поведенческих элементов, а сама занялась афалинами.
Многолетние предварительные разговоры с теми, кто хотел бы работать у нас, научили меня спрашивать, приходилось ли им когда-нибудь подолгу соприкасаться с большими животными. Меня интересовал не опыт дрессировки, но привычка к виду внушительных зубов. Во всех нас что-то вздрагивает и сжимается при приближении зубастой пасти, и преодолеть это чувство можно, только изо дня в день привыкая к такому зрелищу. И неважно, как будущий дрессировщик приобрел эту привычку – играя с немецкой овчаркой, взнуздывая лошадь или ухаживая за коровами. В любом случае, если он имел дело с крупными животными, то останется спокоен, когда дельфин угрожающе защелкает зубами. Но дитя города, будь то недоучившийся школьник или дипломированный зоолог, почти наверное испуганно попятится от большого зверя, разинувшего пасть, и будет пугаться так часто и так явно, что начнет провоцировать животное на нахальное поведение.
Я решила отработать метод приучения к наглазникам с Кане, отделив его от Макуа на первые сеансы. Для начала надо было добиться, чтобы он держался передо мной неподвижно, высунув голову из воды, и позволял закрывать ему глаза ладонями – сначала один глаз, потом другой, потом оба. Никаких трудностей не возникло. Я поощряла его не только рыбой и свистом, но и поглаживанием, которое он очень любил. Теперь я вовсе отказывалась прикасаться к нему при обычных обстоятельствах, но энергично гладила и похлопывала после каждого свистка и перед тем, как бросить ему рыбу.
Затем я начала поощрять его за то, что он позволял мне прикасаться к нему чашкой-присоской. Я показала ему эту чашку, я слегка прижимала ее там и сям к его телу, время от времени вознаграждая его, пока он полностью с ней не освоился, – обычный метод дрессировки лошадей. Психологи называют это «ознакомлением».
И вот я прилепила чашку к его спине. Все насмарку! Кане кинулся прочь и заметался по всему бассейну, стараясь избавиться от отвратительной штуки, которая в него вцепилась. Наконец это ему удалось, и я вытащила чашку сачком. После этого он отплывал, едва увидев чашку-присоску.
