Додо приходил за день несколько раз, и это умеряло страх Репейки перед непонятным, обед тоже оказался великолепен, но когда в повозке тени уплотнились, а затем в просветы жалюзи вонзились лезвия электрических огней и зашумел, загудел цирк — щенка вновь обуяла тревога. Тревога волнами наступала и отступала, пока не явился Додо, у которого больше не было выходов, хотя представление еще не кончилось.
— Схожу-ка я все же насчет собаки, — сказал он Алайошу, ожидавшему в костюме ковбоя, когда придет час выпалить на арене из кольта.
— Ступай, Додо, ступай. Дорогу-то знаешь?
— Парнишка адрес дал.
— Иди, я скажу Таддеусу, если что. Хотя зачем бы ты ему понадобился? Но, смотри, чтоб не навязали тебе какую-нибудь старую падаль.
— Мальчик сказал, щенок.
— Лойзи, — поманил Алайоша стоявший у занавеса Альберт, старый униформист, совмещавший в своем лице также должность возницы. — Лойзи! — И он чуть-чуть оттянул занавес, чтобы Алайош с должной пружинящей легкостью выскочил на арену в своем роскошном наряде; Додо сразу же выскользнул из шатра.
Выход публики из цирка он наблюдал уже вместе с Репейкой, который пока что был занят непривычным ошейником, сделанным Додо. Поводком временно послужил брючный ремень.
Репейка решительно протестовал против незнакомого нашейного украшения и всячески требовал снять его: ошейник напоминал ему силок. Додо и так и эдак успокаивал его, пока вдруг не нашел нужное слово:
— Нельзя!
Репейка замер, а Додо взял на заметку волшебное слово, но тут же погладил щенка.
— Сейчас пойдем домой.
Толпа поредела и растеклась по улицам; клоун взял Репейку на руки.
— Лучше, пожалуй, я понесу тебя. Да, может, у тебя еще шея болит? Видишь, а я об этом и не подумал…
Цирк стоял тихий и темный. Оскар — «Дикий плантатор», Мальвина — «Роза пустыни», Алайош — «Шериф с рысьими глазами» и другие сидели уже за самым обыкновенным ужином, ели обыкновенную жареную говядину, когда в освещенный квадрат двери вступил Додо.
— Вот и мы…
— Ой, Додо, голубчик, дай мне! — вскричала «Роза пустыни», однако «Шериф с рысьими глазами» указал ей на стул.
— Сядь-ка на собственную юбку, Мальвина, или как бы это выразиться поизящнее. Собака сперва должна привыкнуть к хозяину, иначе она будет ничья и уйдет за первым, кто поманит ее.
— Истинная правда, — подтвердил «Дикий плантатор», а Додо сказал:
— Вот только кличку забыл спросить, надо теперь придумать что-нибудь, — и выжидательно посмотрел на Мальвину.
— Репейка! — воскликнула Мальвина. — Репейка! Так звали собаку того симпатичного паренька. Очень красивое имя… хотя и странное.
Додо только этого и было нужно. Но он опустил глаза.
— Репейка? Ну, что ж… — И незаметно придержал лапы обрадованного щенка.
«Меня здесь знают! И здесь знают!» — радостно скулил щенок и настойчиво стал глядеть на мясо, разложенное по тарелкам, пока Додо не унес его от соблазнительного зрелища.
— Пойдем, Репейка, вот у тебя и кличка есть! — И, выйдя в тень со щенком, который моментально выучил свое имя (в чем тут дело, знаем, кроме Додо, только мы), он широко улыбнулся, пожалуй, впервые за этот год. Ни у кого, разумеется, и мысли не промелькнуло, что собака на руках Додо может быть той самой, которую разыскивал подпасок в двух днях пути от этого городка. Все знали: клоун купил щенка «у мальчика», и Мальвина его окрестила. А пресловутый мальчик, меж тем, ничего не подозревая, возможно, все еще раздумывал, кто же такой Денеш Кендёш, кого никто в городе не знал, да и не мог знать, потому что это имя принадлежало самому Додо в том обыденном мире, где пользуются такими вот чересчур длинными именами.
Теперь жизнь цирка шире открывалась Репейке, хотя знакомство продвигалось довольно медленно. Додо никого не подпускал к нему, два раза в день водил гулять, брючный ремень сменил настоящий плетеный из тонких ремешков поводок, прикрепляемый к красному кожаному ошейнику. Репейка привык и к нему, а вскоре даже полюбил, ведь если Додо брался за поводок, это означало прогулку.
— Идем гулять? Гулять?
В такие минуты щенок, вне себя от восторга, буквально плясал вокруг своего друга-человека и старался выхватить из его рук прогулочную сбрую, сулившую движение, новые знакомства и маленький кусочек свободы.
До сих пор Додо знал лишь волшебное действие слова «нельзя», что было важно, но очень мало, поэтому он приступил к пополнению словаря Репейки.
Цирк продолжал свои странствия, и, как только они останавливались на отдых где-нибудь за городом, Додо тотчас выводил щенка и разрешал ему вволю набегаться. Однажды он понял, что Репейка знает команды «ко мне» и «сидеть».
Превосходно! Додо дал поводок щенку в зубы и строго приказал: «Сидеть!» Отойдя же на несколько шагов, скомандовал: «Ко мне!»
Репейка тотчас подбежал, но поводок бросил. Однако два дня спустя он уже прекраснейшим образом приносил и поводок, и ошейник, в основном потому, что каждый раз получал за это кусочек сала, — а такое он никогда не забывал, точно так же, как порку. Теперь уж Додо мог спокойно давать ему что угодно, щенок не выпускал предмет изо рта, хотя и грыз немного…
Потом Додо стал говорить не «ко мне», а «принеси», шлепая при этом себя по бедру, что на языке всех и всяческих собак означает призыв.
Затем он положил поводок на землю и в нескольких шагах от него усадил щенка: «Сидеть!»
И отошел шагов на двадцать.
— Принеси!
Репейка бросился на зов, разумеется, без поводка.
Додо вместе с ним вернулся к поводку, вложил поводок ему в рот и опять приказал сидеть.
— Принеси!
Так повторялось до той минуты, пока в маленький мозг щенка не пришло прозрение, прозрение, освещенное наградой в виде сала, и с той поры Репейка безошибочно приносил поводок не только на воле, во время упражнений, но и в повозке.
— Пойдем гулять! Принеси поводок…
Позднее Репейка стал распознавать слова «шлепанцы», «трубка», «спички» и знал, к каким предметам они относились. Он привык к спокойному глухому голосу Додо, привык и к тому, что не должен повиноваться никакому другому голосу, не должен, если даже его называют по имени и зовут к себе.
— Репейка! Иди сюда, Репейка! — делала попытки подружиться наездница, несмотря на запрет Алайоша, и Репейка уже чуть было не побежал к ней — голос был такой приятный, ласковый, — как вдруг над головой прогудело:
— Нельзя!
И Репейку словно стукнули по носу, словно розга Янчи просвистела над ним!
— Ты завистливый пес, Додо! — возмутилась Мальвина, но Додо лишь улыбнулся ей.
