Мы зааплодировали.
— Я знать и получше, чем эта, начальник,— скромно заявил Лорд Люцифер,— но я не могеть помнить просто так.
Он откупорил другую бутылку. За этим последовали новые песни, действительно одна другой хлеще. Многие из них я узнавал: они были опубликованы в антологии народных песен Вест-Индии. В печатном виде они казались слегка выхолощенными и лишенными логической структуры. То, что мы слышали сейчас в исполнении Лорда Люцифера, было фольклором во всем своем естестве, без прикрас. Без сомнения, это были именно те песни, которые я видел в сборнике, но до такой степени опохабленные, что, внимая разносящимся над рекой куплетам, я проникся чувством искреннего восхищения перед талантливой изобретательностью создателя антологии, умудрившегося придать этим шедеврам пристойный вид.
Наступила темнота, и хор лягушек поддержал солистов квакающим аккомпанементом. Палубного отправили за новой порцией смазки. К тому времени мы уже выяснили, что получилось, когда «женился москитенок на дочке комара», и узнали о сомнительных деяниях папаши Тайни Мак-Турка из песенки, начинавшейся словами: «Михель Мак-Турк речной был капитан, он также по кустам отменно лазал».
Очередной запас «Рубинового» подходил к концу, но в продолжении смазки, по-видимому, не было необходимости. Лорд Люцифер и Благородный Громила пели теперь стройным дуэтом.
О-хо-хо, моя красотка, я устал от вас.
Вы клялися быть моею, но который раз
У реки, в тоске гуляя, слышу, как в кустах
Этот янки вас таранит прямо в пух и прах.
Ух, разделаюсь я с вами, да здоровый он,
Вас дубиной отметелю, да чернющий он,
Ноги вам повыдираю, да драчливый он.
Последняя строчка, казалось, имела бесконечное множество вариантов, и, когда исполнители дошли до этого места, между ними разгорелось соревнование за наиболее удачную импровизацию.
— По башке тебя я тресну, да длиннющий он,— выводил Громила.
Мы поднялись и объяснили, что нам пора идти.
— Спокойной ночи, начальник,— приветливо ответил Лорд Люцифер.— По корме тебя я вздую, да неслабый он.
Мы ощупью спустились по сходням и зашагали к своей хижине. Голос Благородного Громилы взметнулся в триумфальном порыве, и сквозь ночную тьму до нас долетел его непревзойденный шедевр:
— Вырублю тебя, паскуда, да гигантский он.
Ответ Лорда Люцифера потонул в надрывном неистовстве лягушачьего хора.
На следующее утро у пристани было пусто. Груженная лесом «Берлин Гранд» ушла на рассвете в Джорджтаун. Лесопилка молчала, и вокруг, казалось, царило полное безлюдье. Раскаленный воздух дрожал, духота была одуряющая. Мы взяли сетку и отправились на пригорок посмотреть, не удастся ли кого-нибудь изловить. Все как будто вымерло под испепеляющим солнцем. Огромное жилище муравьев-листорезов растянулось вдоль холма, весь склон был испещрен их ходами, но ни одного муравья не было видно. Изредка наше внимание привлекал шорох, и в траве мелькал хвост какой-нибудь ящерицы. Несколько бабочек лениво дергались в воздухе, провожая нас, да стрекотали сверчки. Других признаков жизни не было. Стало ясно, что если мы застрянем на Маунт-Эверард надолго, то, чтобы найти здесь хоть каких-нибудь стоящих животных, нам придется совершать весьма и весьма далекие прогулки от лесопилки до леса.
День уже клонился к вечеру, когда безмятежная тишина была нарушена отдаленным гулом мотора. Полагая, что это моторная лодка, мы устремились к пристани узнать, нельзя ли воспользоваться ею и добраться до Аракаки. Звук приближался, и вскоре из-за поворота реки на сумасшедшей скорости вылетела крошечная долбленка. На полном ходу суденышко заложило великолепный вираж, вызвав впечатляющую волну. Когда вода успокоилась, мотор заглушили, и лодчонка аккуратно коснулась пристани. Из нее выпрыгнули два стройных паренька-индийца в тельняшках, шортах и белых матерчатых бескозырках. Мы представились.
— Я — Али,— в свою очередь назвал себя один из индийцев,— его — Лал.
— Нам надо в Аракаку,— объяснил Джек.— Вы нас взять?
Али не без ораторского щегольства многословно изложил, что они направляются вверх по реке рубить лес, но до Аракаки не дойдут, что лишний вес не только задержит их, но и повысит опасность аварии и что все равно горючего до Аракаки не хватит, а если бы и хватило, то уж на обратный путь никак не останется. Короче говоря, настаивать было бессмысленно.
— Но,— поспешно добавил Али,— если ты давать кучу доллар, мы, мозет, пойдем.
Джек покачал головой и заметил, что лодка слишком мала и совершенно открыта и потому нам не уберечь своего снаряжения, если пойдет дождь, и вообще он думает, что нам эта Аракака не так уж и нужна.
Али и Лал пришли в восторг от такого оборота переговоров, и вся наша компания уселась на пристани на опилки и стала смаковать нюансы изумительного процесса сделки. Кончилось тем, что Али согласился отвезти нас следующим утром до Аракаки за жалкие двадцать долларов, подчеркнув, что он, разумеется, теряет из-за своего благородства бог знает сколько денег.
Ночью разразилась чудовищная гроза. Дождь хлестал по крыше нашей хижины и потоками низвергался на пол сквозь дыры. Чарльз, вскочив, стал было перетаскивать вещи на сухое место, но потом, решив, что ему все равно не заснуть при таком концерте, занялся их упаковкой в непромокаемые мешки, готовясь к завтрашнему речному путешествию.
Наутро оказалось, что дождь потопил лодку: она наполнилась водой, пошла ко дну и лежала теперь вместе с мотором на глубине более метра. Мы были уверены, что никуда теперь не поедем.
Наших новых знакомых это обстоятельство, однако, вовсе не смутило, и они тут же приступили к спасательной операции. С трудом им удалось вытащить на берег нос лодки. Лал занялся вычерпыванием воды, а Али снял мотор и выволок его на сушу. Из всех отверстий механизма хлестала вода.
— Полядок,— констатировал наш механик,— сколо он у нас залаботает.
Как ни в чем не бывало, мальчики принялись разбирать мотор. Чарльз, прилично разбирающийся в технике, смотрел на все это, мягко говоря, скептически.
— Вы что, не понимаете,— не выдержал он,— что обмотка вся насквозь промокла? Мотор никогда не заведется, пока она не высохнет полностью.— На Али это выступление не произвело никакого впечатления.
— Полядок,— повторил он,— мы ей сейчас вылечим.— С этими словами он извлек вымокшую катушку, отнес ее к костру и положил на какую-то металлическую пластинку, предварительно раскалив ее. Затем он вывернул свечи и еще разные штуки, обмакнул в бензин и поджег. Вскоре все, что могло сниматься, было вынуто из мотора и разложено под солнцем на тельняшке Лала. Весь этот процесс не нравился Чарльзу до отвращения, но вместе с тем завораживал его. Он сидел, не сводя глаз с происходящего, время от времени предлагал помощь, и было ясно, что такой подход к таинству ремонта для него совершенно нов.
