В неволе дельфины легко становятся жертвами болезней – и в частности, как ни странно, воспаления легких. На просторах океана они редко соприкасаются с микробами, а потому защитные системы их организма ослабели. Наши легкие снабжены ресничками, крохотными выростами, которые, все время находясь в направленном вверх движении, задерживают и выносят из легких пыль и вредные вещества. Дельфинье племя утратило такие реснички. Люди обладают очень эффективной системой выработки лимфоцитов для борьбы с проникшими в кровь болезнетворными микроорганизмами. У дельфинов же выработка лимфоцитов идет очень вяло. Мы на опыте убедились, что количество лимфоцитов в крови больных дельфинов нередко начинает увеличиваться, когда животное уже идет на поправку.
Пойманное животное, лишенное иммунитета, не обладающее полноценными защитными системами, внезапно оказывается в непосредственном соприкосновении со всеми патогенными микроорганизмами, носителем которых является человек, – стафилококками, стрептококками и так далее. Для китообразных опасны даже микроорганизмы, для нас совершенно безобидные, вроде кишечной палочки (Escherichia coli) – обычного обитателя человеческого кишечника. Нам кишечная палочка никакого беспокойства не доставляет, но две мои ценные косатки погибли от воспаления легких, вызванного ею. Мы привыкли к тому, что новые животные заболевают почти обязательно, и старались предотвратить это профилактическими инъекциями антибиотиков.
После того как новое животное было измерено, осмотрено и подлечено, его осторожно опускали в приемный бассейн, причем в воде обычно находился дрессировщик, готовый ему помочь, а у борта с той же целью стоял второй дрессировщик. Дельфин, несколько часов пролежавший на носилках, может утратить подвижность, и в этом случае его необходимо поддержать на поверхности несколько минут, пока он вновь не обретет способность плавать. Нередко новое животное было настолько оглушено непривычной обстановкой, что приходилось следить, чтобы оно не натыкалось на стенки и не ранило себя. Существо, знавшее до сих пор только бескрайние воды открытого моря, не может не растеряться, оказавшись в тесном бетонном плену. Импульсы, которые посылает его эхолокационный аппарат, отражаются от стенок бассейна со всех сторон, и одного этого достаточно, чтобы совершенно его ошеломить. Как бы почувствовали себя мы, неожиданно очутившись на маленькой площадке в перекрещивающихся лучах мощных прожекторов?
Мы всегда старались пустить в приемный бассейн одного-двух ручных дельфинов, чтобы новичку было легче освоиться. Существует убеждение, будто дельфины поразительно альтруистичны и помогают друг другу в беде, но мы убедились, что это более чем сомнительно. Ручные животные иногда игнорируют новичка, иногда сознательно его избегают, а иногда устраивают из него предмет забавы: толкают его, дразнят, всячески допекают, а при соответствующих условиях и насилуют. Афалины в этом отношении особенно неприятны, и вскоре мы научились не допускать их ни к каким новым дельфинам, кроме других афалин.
Порой какой-нибудь дельфин действительно привечал новичка. Одно время у нас жил мелкий самец кико, который оказался такой идеальной нянькой, что мы держали его в дрессировочном отделе лишь для того, чтобы он помогал только что пойманным животным. Он выталкивал новичка, если тому было трудно держаться на воде, плавал между ним и стенкой бассейна, чтобы он не ушибся, и даже передавал ему рыбу, стараясь, чтобы он начал есть. Но этот маленький кико был уникален. В общем из присутствия ручных собратьев новичок извлекает только одну конкретную пользу: он видит рядом других дельфинов, видит, что они спокойны, видит, что они едят корм, и начинает следовать их примеру.
Переход на питание мертвой рыбой вместо живой, на которую надо охотиться, означает для дельфина колоссальное изменение привычек. В первое время он просто не воспринимает мертвую рыбу как корм. Мы вертели рыбешку в руках, самым заманчивым образом кидали ее перед носом новичка, даже тыкали в него рыбой. Многие животные обнаруживали, что мертвая рыба съедобна, когда в раздражении щелкали челюстями и случайно смыкали их на досаждающей им штуке.
Попытки заставить новое животное есть продолжались иногда по нескольку часов на протяжении многих дней. Некоторые дрессировщики приобрели такой опыт, что замечали малейшие признаки пищевого поведения: поворот головы, мгновенное расслабление челюстей, легкое движение в сторону качающейся на воде рыбы, даже брошенный на нее взгляд. С каждым таким проблеском надежды их усилия увеличивались. И вот животное толкает рыбу носом, берет ее в челюсти, возможно, некоторое время плавает, держа во рту, и наконец проглатывает. За первой проглоченной рыбой следовала вторая, третья… А мы тщательно считали, сколько уже съедено – десять мелких корюшек… двадцать пять… и так до восьмидесяти или ста, что составляло нормальный дневной рацион.
От суточного или двухсуточного воздержания аппетит разыгрывался, и шансы на то, что животное начнет есть, увеличивались, однако затяжное голодание чревато большой опасностью. Вероятно, почти всю необходимую пресную воду дельфин получает из рыбы, хотя и не исключено, что он пьет морскую воду. Но как бы то ни было, у голодающего дельфина начинается быстрое обезвоживание, и через несколько дней он может умереть не от голода, а от жажды.
По мере обезвоживания бока дельфина слегка западают, его тело все больше выступает из воды, он начинает утрачивать интерес к жизни и проявляет все меньше желания брать рыбу.
Срок, который был у нас в распоряжении до того, как животному начнет грозить обезвоживание, зависел от его размеров: маленькому вертуну опасно уже двухсуточное голодание, а гринды и афалины могут спокойно поститься пять дней или даже целую неделю.
Когда голодание затягивалось, а животное так и не начинало есть, нам приходилось кормить его насильно. Вялое, ко всему безразличное животное можно было легко поймать, схватив его, когда оно медленно проплывает мимо. Затем один дрессировщик крепко держал его, а второй раскрывал ему челюсти и проталкивал в глотку корюшку головой вперед. Но и на это требовалась особая сноровка. За первой добровольно проглоченной рыбешкой следовало поощрение – поглаживание, ласковые слова, и мало-помалу животное приучалось открывать рот и самостоятельно проталкивать рыбу в глотку языком. Затем оно уже поворачивало голову, чтобы взять корм, и наконец тянулось за рыбой, стараясь схватить ее. Это означало, что новичок сумеет подобрать брошенную ему рыбу и вскоре полностью оправится. Дрессировщикам насильственное кормление обходилось недешево, особенно если кормить приходилось вертунов и кико, потому что даже в перчатках невозможно не исцарапать руки о сотню острых, как иголки, зубов, которыми усажены их челюсти. Какое бывало облегчение, когда животное, наконец, начинало есть само!
