Леонид Семаго - Зеленая книга леса

Вода в низине не держится долее весны, а летом и от проливных дождей не набирается ни лужицы. Из-за безводья лесные птицы избегают этого красивого и светлого места. Зато любят его ящерицы, которым для утоления жажды достаточно капли утренней росы. Ягод тут никаких, но под осень после теплых дождей высыпают на несколько дней редкостные по красоте и росту белые грибы. На песчаных буграх, бывших дюнах, где среди сосен только хрусткий седой лишайник белеет, они вишнево-красные, пониже — цвета хорошо подрумяненной булочки, внизу, под березами кофейно-коричневые. А рядом с осоковыми кочками растут черные подберезовики и лимонно-желтые сыроежки.

Однажды, собирая грибы, я заметил, как среди жухловатых травинок будто мелькнул и тут же пропал крохотный, спичечный язычок пламени. Огонек исчез, но какое-то движение на том месте осталось: тонкая, серая змейка обвила тремя тугими кольцами маленькую серую ящерку, схватив ее головку до передних ног в пасть. Медянка несколько дней от роду напала на свою ровесницу. В этот момент добыча была для нее дороже собственной жизни: она и на моей ладони не разжала челюстей, и лишь когда ящерица окончательно перестала сопротивляться, ослабила кольца, снова показав ярко-оранжевое брюшко, которое я чуть было не принял за случайный огонек.

Ростом не длиннее и не толще костяного вязального крючка, медяночка при первой же встрече с излюбленной добычей всех медянок, ящерицей, напала на ту без колебаний, смело, как нападает на лягушонка ужачок в свою первую охоту. И справился змееныш с увертливой жертвой, как старая змея. Он изловчился схватить ящерицу сразу за голову, и та была лишена возможности пустить в ход уловку с обламыванием хвоста, что могло спасти ее жизнь и оставить медянку голодной. А ведь у медянки от единственной удачной охоты в эту пору может зависеть все будущее. Сытая, она доживет до весны, перезимует, голодная — нет, потому что первое же осеннее ненастье загонит в убежища всех ящерок до весны.

Я не люблю держать диких животных в клетках или в квартире, но все-таки приношу домой безнадежных калек, а также тех, кто временно попал в безвыходное положение, или тех, за кем в природе трудно или невозможно подсмотреть. Недельные жабята вырастали у меня до взрослых жаб, новорожденные веретеницы жили в жестяной банке из-под селедки не хуже, чем в заповедном лесу, в пустом аквариуме поймала первую в своей жизни добычу маленькая медянка.

Змеенышу предлагались живые мухи, тараканы, слизни, гусеницы, лягушата, дождевые черви, однако тот словно не видел их и только съеживался, когда крепконогая кобылка вдруг прыгала ему на голову или спину. Но когда в аквариум была посажена ящерка, змейка с такой уверенностью метнулась на добычу, так ловко справилась с ней, будто была обучена всем приемам родовой охоты еще в материнской утробе. И жертву свою она узнала с первого взгляда: ящерка в этой встрече была единственным ключом, точно подошедшим к замку, на который были заперты охотничьи способности новорожденной медянки.

Года через три-четыре изящная змейка превращается в красивую взрослую змею, сохраняя расцветку и рисунок наряда, который получила при рождении. Двойная цепочка темных точек тянется вдоль зеленовато-серой, как замшелая осиновая щепа, спины, черное пятно на голове, две узкие полосочки на щеках, каждая из которых проходит через глаз, захватывая весь зрачок, и только верхняя часть ободка радужки блестит негаснущей и немерцающей золотистой искоркой. А весь низ от белого горла почти до кончика тонкого хвоста того оранжевого цвета, какой всего несколько минут держится на свежем срезе молоденького рыжика. Стройная, тонкая медянка немного напоминает неизвестную в наших местах среднеазиатскую стрелу-змею. У нее нет гадючей тяжеловесности или ужиной массивности. Быстрая, ловкая, увертливая.

Излюбленная добыча взрослой медянки — те же ящерицы. Зато изменяется нрав змеи. Ее по-прежнему можно брать безбоязненно в руки, но от детской кротости не остается и следа. Раскрывая пасть во всю ширь, медянка кусает без раздумья и предупреждения. Хватка тонких и гибких челюстей, усаженных мелкими зубами, у нее слабее, тем у взрослой ящерицы, а зубы лишь слегка могут поцарапать кожу ребенка. Никакой боли не остается от такого змеиного укуса. Медянке за ее безобидность еще одно название дано в народе: гладкий уж. Каждая чешуйка на ее боках и спине гладкая. Ее и по сухому выползку опознать легко.

Встречаются медянки в наших лесах реже ужей и гадюк. Еще меньше стало их после двух морозных бесснежных зим. Но после встречи на вересковой полянке появилась уверенность, что не совсем перевелся в воронежских лесах род красивых и смелых змей.

акие глухие и темные ночи редки даже осенью. Не было неба над черной землей. Ни отблеска на низких тучах, ни огонька на дороге. Мелькнула зелеными фонариками пара лисьих глаз, и снова — темь. В этой непроглядной темноте скорость воспринималась только через стрелку спидометра, пока не выступил навстречу лес и дорога не вонзилась в стену деревьев. Помчались по обе стороны стволы, мгновенно исчезая за границей луча: справа — сосны, слева — сосенки. Вот слева выскользнул на дорогу белесый зверь в узкой черной маске, припав к асфальту, шмыгнул наперерез автомобилю и исчез. Заметили только, что хвост у него был коротковат, сам толст и коротконог, ростом побольше лисы и, кажется, безухий.

Я это место хорошо знаю и называю его «домом барсука». Здесь в старой блиндажной яме и оплывшем, неглубоком окопе, когда сомкнулись колючими ветвями густые ряды молодых сосенок, выкопали барсуки первую нору своего будущего городка. А сейчас в нем уже двенадцать нор, да сколько-то засыпано и заброшено за ненадобностью. Так что в год по одному-два новых входа делали, выбросив на поверхность целую гору песка. Этот дом молодой, но в Усманском бору есть такие, которым за полсотни лет. Не выдумка и тысячелетние городки, но и в них примерно столько же нор, а не пятьдесят и не тысяча. Так что по их числу не определить возраст поселения.

Где норы копать легко, там барсук, выбрасывая наверх десятки кубометров грунта, выкапывает невообразимые катакомбы. Там же, где прокладка новых ходов дается нелегко даже слепышам, звери десятилетиями пользуются одним, вырытым их прадедами ходом. Так бывает в байрачных дубравах, растущих по меловым буграм за Доном. Но зато такой дом в меловой толще простоит без ремонта и сотню лет, и больше.

Первая нора так и осталась главной: песок перед ней утоптан и чист, нет ни травинки, ни листика. Здесь летом играют малыши, здесь любят полежать днем взрослые звери, когда кругом тихо. Когда станешь на эту площадку и оглядишься, хорошо заметны три торные тропы. По ним уходят к ночи и возвращаются под утро барсуки. Далеко уходят. Одна семья за полкилометра ходила на старую вырубку, где еще оставалось несколько трухлявых пней от вековых сосен. Источенные ходами черных муравьев-древоточцев, они были начинены жирными белыми личинками жуков-дровосеков. Такой пень дятел пообтешет немного, кабаны вокруг пороются, но когда за него возьмется барсук, остается только кучка мелких гнилушек. Раздирает трухлявый пень крепкими, длинными когтями не потому, что силу девать некуда, а из-за личинок.