Однако главное в ее книге – то, что свой талант она употребила не просто на достижение чудес дрессировки. Нет, она использовала традиционные дрессировочные приемы для установления контакта со своими дельфинами. Она сознательно использовала скиннеровские методики как средство общения с животными.
Становится ясно (одни воспринимают это с изумлением, другие – как нечто само собой разумеющееся), что животным нравится учиться и что активная роль в оперантном научении принадлежит не столько экспериментатору, сколько объекту эксперимента. История о дельфине, который учит своего учителя тому, как надо учить, не только забавна, но и чрезвычайно полезна для тех, кто исследует формы общения. Рассказ Карен Прайор о том, как она училась дрессировать дельфинов, вскрывает самую суть процесса оперантного научения и показывает, как искомое поведение может быть «сформировано» и приведено под стимульный контроль. Собственно говоря, этой книгой можно пользоваться (и, я надеюсь, будут пользоваться!) как руководством по обучению животных вообще и скиннеровскому научению в частности.
Однако величайшая ценность этой книги заключается в следующем: она показывает этолога, использующего все тонкости научения не как самоцель и не для того, чтобы изучать только поощрение и закрепление, но как орудие для обретения знаний о животном в целом. Карен Прайор нигде не поддается модным теориям, утверждающим, будто высокоразвитые животные вроде дельфинов или собак не обладают субъективным опытом и эмоциями, близкими к нашим собственным. Она нисколько не скрывает своего убеждения, что они обладают всем этим, и в своей книге описывает взаимодействие двух видов живых существ, которых при всей их непохожести объединяет способность испытывать удовольствие и боль – способность, составляющая суть нашего сознания и души, чем бы они ни были. Однако Карен Прайор не преуменьшает различия между человеком и дельфином. Ее наблюдения неопровержимо доказывают, что россказни о чуть ли не сверхчеловеческом уме дельфинов, о наличии у них прямо-таки синтаксической речи – короче говоря, об их интеллектуальном превосходстве над человеком – представляют собой чистейшей воды выдумки или, в лучшем случае, самообман пристрастных наблюдателей. Но, как часто бывает в подобных случаях, правда оказывается куда более увлекательной и прекрасной, чем мифы, сплетенные вокруг этого животного. В безыскусном повествовании Карен Прайор есть по-настоящему трогательные эпизоды. В одном месте у меня на глаза чуть не навернулись слезы. Самка дельфина явно мучилась (я сознательно употребляю здесь это слово) из-за того, что не могла справиться с предложенной ей задачей. Когда же она с помощью дрессировщика вдруг разобралась в том, что от нее требуется, она сделала то, что до сих пор не наблюдалось ни разу – подплыла к своей дрессировщице и погладила ее грудным плавником. Такой дружелюбный жест обычен между дельфинами, но не известно другого случая, когда эта ласка адресовалась бы человеку.
Наибольшее впечатление производит глава «Творческие дельфины», которая, бесспорно, наиболее важна и с научной точки зрения. В двух экспериментах дельфины были выдрессированы ожидать поощрения, когда они изобретали совершенно новый элемент поведения. Осмысление того факта, что вознаграждаться будет не какое-то данное движение или система движений, но движение – любое движение, – которое никогда прежде не поощрялось, требует совершенно неожиданной для животного степени абстрактного мышления.
Нет никаких сомнений, что эта книга имеет огромное научное значение. Однако я подчеркиваю это прежде, чем указать на остальные ее достоинства, только потому, что у некоторых читателей сложилось ошибочное убеждение, будто работы, ценные с научной точки зрения, всегда скучно читать. О книге Карен Прайор этого никак не скажешь. Ее с начала и до конца пронизывает тонкий юмор, а местами она вызывает не только веселую улыбку, но и громкий смех. Как я уже говорил, она рассказывает о взаимоотношениях дельфинов и людей, и именно эти последние сплошь и рядом попадают в смешное положение. Очень забавно читать, как дельфины нередко умудрялись приводить поведение своих дрессировщиков под стимульный контроль, научившись демонстрировать требуемые движения тогда, когда хотели извлечь из этого выгоду, и тем самым ловя людей в их собственную ловушку. Но еще забавнее глава, посвященная заезжим ученым.
У этой книги есть и другие достоинства, которые отнюдь не уступают уже перечисленным, хотя я и называю их под конец: искренняя и горячая любовь ко всем живым существам, глубокое ощущение их красоты и в сочетании с этим непоколебимая и лишенная сентиментальности преданность научной истине.
Лауреат Нобелевской премии, профессор Конрад Лоренц
Восемь лет – с 1963 по 1971 год – свой хлеб насущный я зарабатывала в основном дрессировкой дельфинов.
Не знаю, как должен выглядеть настоящий дрессировщик дельфинов, но уж конечно не так, как я. Почти все люди – и особенно дрессировщики дельфинов, принадлежащие к сильному полу, – убеждены, что это мужская работа. Мои соседи в самолетах выпрямляются на сиденье и переспрашивают: «Что-что? Чем вы занимаетесь?!» А участники телевикторины «Угадай профессию» разобрались со мной, только использовав все десять вопросов – да и то лишь после очень прозрачного намека.
Мне и в голову не приходило, что я стану дрессировщиком дельфинов. В 1960 году мы с моим мужем Тэпом Прайором, специалистом по морской биологии, тогда еще аспирантом, жили на Гавайях, куда попали по воле командования морской пехоты. У нас было трое маленьких детей, и я писала книгу о грудном вскармливании («Как кормить своего маленького». – Харпер энд Роу, 1963) Мы разводили фазанов, чтобы Тэп мог окончить аспирантуру при Гавайском университете.
Тэп изучал акул. Нигде на Гавайях не было бассейна, достаточно просторного для содержания крупных акул. Поэтому Тэпу, чтобы вести исследования, пришлось целое лето прожить в южной части Тихого океана, на атолле Эниветок, где такие бассейны имелись. Разлука была очень тяжела для нас обоих.
Нам уже случалось видеть коммерческие демонстрационные бассейны, получившие название океанариумов, – и самый первый, «Морскую студию» во Флориде, и второй, «Маринленд» построенный в Калифорнии. А нельзя ли зоологу вести работу с крупными морскими животными в одном из этих океанариумов? Когда Тэп был демобилизован из морской пехоты и нам оплатили проезд домой, мы побывали в «Морской студии», в «Маринленде», в «Морском аквариуме» в Майами, и приуныли. Представления перед публикой и частные научные исследования не слишком-то сочетались между собой. Опыты иногда плохо сказывались на номерах, а ученые, работающие в таких океанариумах, сердито рассказывали о том, как бесценных подопытных животных забирали для выступлений именно тогда, когда эксперимент наконец налаживался.
