Выбежав к реке, беглянка увидела лодку, готовую отчалить. Оранг едва не схватил ее, но мужчины в лодке закричали, чтобы она бросила ребенка. Так она и сделала, и, пока оранг поднимал малыша, женщина успела прыгнуть в лодку и спаслась. Вне себя от ярости, оранг разорвал ребенка пополам и бросил человеческую половину вслед лодке, а обезьянью — обратно в джунгли. Говорят, что крики орангутана — это его плач по утраченной возлюбленной, которую он ищет до сих пор. В других историях рассказывается даже о том, что самки орангутана похищали молодых мужчин. Подобные басни отнюдь не принадлежат исключительно коренным жителям Калимантана и Суматры, где живут эти обезьяны. Европейцы тоже внесли свою долю в «список» злодеяний оранга — взять хотя бы «Убийство на улице Морг» Эдгара Аллана По или историю о девицах, похищенных и спасенных в последний момент, как в романе О. С. Вейна «На помощь».
Человекоподобный облик оранга и необычайное множество связанных с ним легенд давно занимали воображение людей, но мавас продолжал оставаться тайной: все попытки изучить его жизнь кончались практически ничем. Теперь я взял на себя эту задачу и в течение трех лет шел следом за мавасом по джунглям Калимантана и Суматры. Ради него я стал обитателем девственных джунглей, мира вне времени, где неразличимы даже времена года.
На небольшой вырубке трое местных жителей, моих помощников, построили для нас маленький домик — бамбуковый помост на сваях с тростниковой крышей и стенами, открытый спереди. Трое, которых я подрядил в ближайшей деревне, вели хозяйство в лагере, пока я бродил по лесам в поисках орангутана. Почтенный Нами, деревенский староста, присматривает за посадками тапиоки, кукурузы и жгучего перца, расположенными на вырубке, а также кормит пару свиней и кур, которых мы привезли с собой. Славный Парба, родственник местного полицейского, собирает дрова, убирает в лагере и готовит для всех нас еду. Раз в две недели он отправляется в семичасовой поход на ближайший рынок, покупает фрукты, забирает нашу почту и разные припасы.
Маленький морщинистый Турут знал все повадки лесных птиц и рыб. Он не служил у меня, а только приносил мясо в наш лагерь и получал за него плату. Добытые им угорь или фазан, по правде сказать, вносили время от времени приятное разнообразие в наше меню. В пятидесяти метрах внизу, под горкой, течет кофейного цвета река — там мы купаемся, оттуда берем и воду для питья.
Вокруг нас, насколько хватает глаз, громоздятся горы, покрытые экзотической растительностью. Растущие у подножия склонов гигантские деревья с воздушными корнями-контрфорсами и лианы уступают выше по склону место диковинным деревьям, заросшим бородами мхов и насекомоядных растений с кувшинами-ловушками. Здесь настоящее обиталище слонов, носорогов и диких кабанов. Возле реки живут крокодилы и питоны, а на холмах — козлы-серау и стаи красных волков. По ночам к добыче подкрадываются пантера и скорпион, зато днем среди вершин, трепеща крыльями, порхают ослепительно сверкающие птицы. Несмотря на такое изобилие растений и животных, мои помощники да я — единственные люди в этих местах: человек плохо приживается в подобных условиях. Пока наш «родич» мавас с комфортом отдыхает в своем гнезде, мои спутники наперебой рассказывают наводящие ужас сказки о блуждающих духах и никак не могут взять и толк, что понадобилось в этих местах сумасшедшему англичанину.
Порой и я начинаю размышлять о том, что же меня сюда занесло. Вспоминаю, как обжигающий ветер гнал клубы ледяного тумана в Дартмуре; в тот зимний день мне пришла в голову мысль заняться изучением человекообразных обезьян. Может быть, виной всему был мороз, пробравший меня настолько, что я невольно подумал о влажных тропических лесах? Но интерес к обезьянам зародился у меня задолго до этого. Перед поступлением в университет я имел счастье провести целый год — в высшей степени увлекательный и полезный, работая с Джейн Гудолл и Гуго ван Лавиком[2] в резервате Гомбе, в Танзании. Вообще-то я собирался заниматься только насекомыми, но кто сумеет устоять перед непосредственностью и личным обаянием шимпанзе? Там, в Гомбе, я научился выслеживать животных, наблюдать за поведением диких приматов и делать соответствующие записи. В Оксфорд я вернулся с глубоко укоренившимся интересом к человекообразным обезьянам.
Первые, поистине замечательные полевые наблюдения за гориллой и гиббоном были уже проведены до меня, но одна обезьяна — орангутан — все еще оставалась в некотором роде загадкой. Несколько экспедиций пытались разузнать о жизни этих редких и скрытных обезьян, но, если не считать исследований Барбары Харрисон и наблюдений за животными в неволе, об их поведении и социальной организации на свободе почти ничего не было известно. Вооружившись знаниями и опытом, полученными во время моего знакомства с шимпанзе, а также немалой долей юношеского оптимизма, я был уверен, что добьюсь гораздо большего.
Главные трудности при изучении орангутанов заключались в том, что эти обезьяны чрезвычайно редки и осторожны, а джунгли весьма негостеприимны. В отличие от прежних экспедиций я решил пуститься в путь в одиночку, с самым малым грузом, что позволило бы мне двигаться легко и бесшумно и, следовательно, найти больше животных, которые не будут опасаться одинокого наблюдателя. Ночевать придется в лесу, чтобы не терять орангов из виду. Эти планы казались всем нереальными, несерьезными. Со всех сторон меня предостерегали: мне угрожают слоны, змеи, падающие деревья; я могу заблудиться, заболеть, ослабеть, сломать ногу и остаться без всякой надежды на помощь. Как я сумею перенести жару, дожди, грязь, острые шипы, кусачих мух и кровожадных пиявок? Но мое решение было твердым. Я был уверен в себе и сдаваться не собирался. Предстояло только найти организацию, которая поддержала бы меня, раздобыть деньги, выбрать место экспедиции, получить разрешение на въезд, а также запастись снаряжением и припасами.
Известно, что места обитания орангутана катастрофически сократились из-за чрезмерного злоупотребления охотой и браконьерства, и теперь обезьяны сохранились лишь в пределах двух небольших участков на Калимантане и Северной Суматре. Так как в 1967 году в Индонезии работать было трудно, я решил отправиться в ту часть Калимантана, которая принадлежит Малайзии. В малайзийском штате Сараваке немногие оставшиеся местообитания орангов находились в запретной зоне на границе с Индонезией. В Сабахе, однако, репортеры сказали, что оранги довольно часто встречаются на берегах восточных рек. После оживленного обмена письмами я получил наконец разрешение работать в этих местах.
