Только теперь, после появления на палубе и в вельботе матросов-призраков, все стало понятным, а странный вид этого тайного экипажа капитанского вельбота ни у кого особого удивления не вызвал, ибо на китобойные суда нередко набирают подонков, явившихся из самых неведомых закоулков и сточных канав планеты, а иногда даже вылавливают в море таких нечесаных бродяг, болтающихся по океану на обломанной доске, на каноэ или перевернутой джонке, что если бы даже сам дьявол взобрался на борт и зашел в каюту поболтать с капитаном, то и это никого особенно не удивило бы.
И тем не менее, в то время как матросы-призраки нашли с командой общий язык, их тюрбаноголовый командир до конца остался загадкой. Откуда пришел он в наш благовоспитанный мир? Какими необъяснимыми узами был связан с необычной судьбой Ахава? Почему оказывал на него влияние, а может быть, даже имел власть над стариком? Никто не знал этого, и никто не мог глядеть на него без содрогания. Такие, как он, могут только присниться ночью, да и то цивилизованный человек тут же проснется от ужаса, как будто он заглянул в изначальные времена и различил там непонятное и страшное порождение тьмы и хаоса.
Глава тридцать шестая
Фонтан на горизонте
Сверкающий белой костью «Пекод» под зарифленными парусами не спеша пересек четыре промысловых района: у Азорских островов, у островов Зеленого Мыса, так называемое Плато возле устья Рио-де-ла-Плата и район Кэррол к югу от острова Святой Елены.
И вот, в водах района Кэррол однажды тихой лунной ночью, когда волны, похожие на украшенные серебром старинные свитки, наполняли серебристую тишину негромким стелющимся бормотанием, — такой молчаливой ночью впереди по носу окруженного белой пеной «Пекода» появился вдали серебристый фонтан. Освещенный луной, он, казалось, спускался с небес. Или, может быть, это свер-
кающее оперением божество поднималось из морских глубин?
Первым заметил фонтан Федалла. Он взял себе за правило в эти лунные ночи взбираться на грот-мачту и стоять там до утра, хотя ни один капитан не рискнул бы ночью спустить вельботы, будь перед ним даже целое стадо китов. Нетрудно себе представить, с каким беспокойством глядели матросы на непостижимого азиата, в столь неурочный час торчащего в небе, где луна соперничала с блеском его тюрбана.
Много безмолвных ночей провел Федалла на своем посту, не издав ни единого звука, и когда над палубой вдруг раздался его голос, спавшие матросы разом вскочили на ноги, словно крылатый дух, опустившись на снасти, призвал к себе смертную команду. «Фонтан на горизонте!» Пушечный выстрел не поверг бы китобоев в такой трепет; но не страх владел ими, нет, скорее — радость. Ибо неурочный этот крик был насыщен таким безумным счастьем, что любой матрос готов был тут же начать погоню за одиноким странником, плывшим под лунным сиянием.
Припадая на одну ногу, Ахав быстро прошел по палубе, приказывая поставить брамсели и бом-брамсели и раздернуть лисели. Свежий бриз наполнил все это множество парусов. С дозорным на каждой мачте корабль будто летел по воздуху. Но хотя взоры всех словно стрелы пронзали пространство, серебристый фонтан в эту ночь больше не показался. Каждый мог поклясться, что видел его однажды, но во второй раз его не увидел никто.
Прошло несколько ночей, и полночный фонтан был уже почти забыт, когда вдруг, в тот же безмолвный ночной час над палубой снова раздался тот же возглас; и опять каждый видел фонтан, и опять, лишь только паруса были поставлены, он исчез, словно и не появлялся на горизонте. Ночь за ночью он возникал перед нами, теперь уж никого не побуждая к действию, а вызывая лишь всеобщее изумление. Загадочно вспыхивая при свете луны или звезд, он сразу же исчезал, чтобы затем через двое, трое суток появиться вновь, словно маня и маня нас куда-то.
Суеверные матросы стали говорить, что этот серебристый фонтан может принадлежать только одному киту во всем океане, и кит этот — Моби Дик. И постепенно появление на горизонте загадочного лунного призрака стало внушать всей команде смертельный ужас, потому что казалось, что призрак этот вероломно заманивает в какие-то дальние моря, где коварное чудовище в конце концов набросится на нас и растерзает среди обломков корабля. Подозрения эти, смутные, но зловещие, были особенно остры по контрасту с ясной погодой, и в голубой безмятежности неба, в ласковом покачивании на кротких волнах тихих морей нам виделись дьявольские чары, как бы усыпляющие нашу бдительность.
Но вскоре мы повернули на восток, к мысу Доброй Надежды. Здесь выли буйные ветры и мощные волны швыряли и раскачивали наше судно. Оно кренилось под яростными шквалами, злобно таранило пенистые валы, и дожди серебряных брызг окатывали палубу. Какие-то странные рыбы и неведомые морские чудовища сновали в воде возле самого борта. Черные загадочные птицы кружились за кормой. Каждое утро они унизывали снасти, и как ни старались мы криками согнать их, они не двигались с места, будто считали наше судно брошенным людьми и покинутым на волю ветра, а потому самым подходящим насестом для таких бездомных существ, как они. А темный океан все вздымался и опускался без отдыха, без перерыва, словно это душа всей земли
страдала и мучилась, терзаемая нечистой совестью и без-жалостным раскаянием.
Мы приближались к мысу Доброй Надежды. Доброй Надежды?.. А не больше подходит этому мысу его прежнее название: мыс Бурь?.. Увлеченные в эти воды коварной тишиной, так долго нас окружавшей, мы очутились теперь как бы в гигантском котле, где грешные души в образах птиц и рыб осуждены вечно биться среди кипения и клокотания волн.
Но и здесь, в этом адском мраке без единого проблеска на горизонте, по временам появлялся все тот же призрачный белоснежный фонтан, который все так же властно заманивал нас.
Среди этого черного смятения стихий Ахав, почти непрерывно находившийся на палубе, был еще более мрачен и молчалив, чем обычно. Во время шторма, когда паруса убраны, а на палубе и в трюмах все, что может передвигаться, надежно закреплено, матросам остается лишь в бездействии ожидать конца бури. Крепко ухватившись рукой за ванту, Ахав долгие часы простаивал лицом к ветру; от порывов ледяного ветра и снега ресницы его едва не смерзались. Тяжелые валы с грохотом перекатывались через палубу. Каждый матрос, чтобы ему легче было бороться с волнами, обернул себя вокруг пояса линем, прикрепленным к фальшборту, и раскачивался в этой^свободной петле. Так наш молчаливый корабль день за днем мчался и мчался куда-то сквозь разгул и неистовство осатаневшего моря. И дни были похожи на ночи, а ночи были похожи на дни, потому что ночами люди так же раскачивались в своих петлях, безмолвно вглядываясь в пляшущий океан. И так же твердо сжав губы стоял под натиском бури Ахав. Даже когда тело его нуждалось в отдыхе, он не искал этого отдыха на койке. Старбек не мог забыть, как однажды, спустившись в каюту, он увидел капитана, который сидел за столом очень прямо, с откинутой назад головой, не сняв вымокших плаща и шляпы. Перед ним лежала карта морских течений; в руке был зажат фонарь; глаза закрыты. Но даже сквозь опущенные веки они, казалось, смотрели на стрелку капитанского компаса, укрепленного между бимсами на потолке каюты. «Страшный старик! — подумал Старбек. — Даже во сне его взор неизменно устремлен к цели».
