«7 декабря. 11.00. Катер аргентинского морского флота сопровождает „Калипсо“ до острова Эклерер, где его сменяет другой быстроходный катер, уже принадлежащий Чили; на палубу поднимается местный лоцман, чтобы провести нас к выходу из пролива Бигл.
Мадам Кусто, доктор Франсуа и я следим за погружением блюдца, на борту которого находится Филипп.
16.00. Чрезвычайное происшествие. Когда до меня донеслись крики: „Пожар!“, я был на носу „Калипсо“. Мчусь на корму и действительно вижу, что у самого машинного отделения загорелось несколько ящиков с нашим оборудованием. Выбрасываю один ящик за борт. На помощь спешит дежурный по камбузу с тазом воды для мытья посуды. Заливаем водой второй горящий ящик. Инженер-механик Жан-Мари Франс кидает в море третий ящик. В эту минуту прибегают с огнетушителями еще несколько наших товарищей. Пожар потушен, но задним числом мы начинаем дрожать от страха: огонь занялся у самой топливной цистерны… На радиорубке обгорело несколько квадратных метров краски, кое-где пострадала краска и на внутренней обшивке.
Вот так нелепо могло оборваться наше путешествие… Но наступают сумерки, и мы, целые и невредимые, выходим из архипелага Огненная Земля. Чилийский лоцман возвращается на своем быстроходном катере на берег. Обходим остров Пиктон, где когда-то жили миссионеры, намеревавшиеся проповедовать евангелие индейцам яганам. Курс — юг, идем к полюсу!»
«Мы смотрим, как постепенно уменьшается в море силуэт „Калипсо“, уходящей в Антарктику, — рассказывает Бернар Дельмот, — и не можем отделаться от какого-то странного чувства опустошенности… Мы находимся, если хотите, в положении новорожденного, у которого только что перерезали пуповину. Мы потеряли нашу „мать“ — огромное чрево из металла и дерева, уютное и теплое, оно так надежно защищает нас, когда мы идем в открытом океане, дает нам кров и пищу…»
Наши товарищи уже далеко. На архипелаге Огненная Земля нас осталось всего пятеро: Мишель Делуар, Ив Омер, Франсуа Карре, Жак Делькутер и я — нам предстоит отыскать здесь последних представителей народа каноэ. Наш отряд дополняет доктор Кристос Клэр-Васили-адис, лингвист, специалист по местным наречиям. [36]
(«Дневник» Мишеля Делуара)
«(Дата не указана.) Решено, что базой нашей экспедиции будет Пуэрто-Эден [37] на восточном побережье острова Веллингтон, который отделяется от материка проливом Месье. Но какое нас постигло разочарование, когда мы туда прибыли! Само название населенного пункта звучит, как насмешка: что может меньше походить на рай, чем это затерянное поселение, где доживают свой век нищие рыбаки и где за неимением приключений плачевным образом застряло несколько их искателей?
И так, Пуэрто-Эден отнюдь не рай, но, входя в расположенный в его окрестностях лагерь индейцев, попадаешь в первый круг ада. Чилийское правительство собрало здесь последних алакалуфов, или кауашкаров. Они живут в некоем подобии бидонвиля в лачугах из шатких досок и кусков толя, рядом с небольшим метеорологическим военным постом, где четверо солдат томятся в ожидании, когда прибудет смена. [38]
Слово алакалуф означает „едоки ракушек“; но сами индейцы так себя не называют. Это слово они считают презрительным прозвищем, которым наградили их иностранцы и другие племена индейцев. Они предпочитают называться кауашкарами, что на их языке значит просто „народ“. Мы решили придерживаться их словаря.
Бедный „народ“!.. От него уже почти ничего не осталось. В лагере, где он живет, подчинившись своей судьбе, сохранилась единственная хижина, построенная традиционным способом — из веток и земли, ее занимает школьный учитель… Этот учитель-метис якобы преподает детям испанский, но сам говорит по-испански очень плохо. Ребятишки болтают на каком-то смешном ломаном наречии, смеси испанского с языком кауашкаров. Взрослые все еще говорят на языке предков.
У нас не было никаких иллюзий по поводу того, что мы здесь увидим: доктор Клэр-Василиадис достаточно подробно обрисовал нам положение дел. Но действительность превзошла худшие наши ожидания. В лагере у Пуэрто-Эдена не просто исчезают традиции одного из племен индейцев, но вымирает физически целый народ. Мы постараемся получить от оставшихся в живых хоть какие-то крохи знаний о прошлом их этнической группы. Но мы ничего не сможем для них сделать. Мы не можем бороться с неумолимыми цифрами: в XVIII веке кауашкаров было более 4000; в 1880 году их оставалось лишь 949, в 1885-490; в 1924-25 — 150; в 1964 — 100; в 1953-60; в 1971-47; а сейчас, когда мы приехали, — их всего 27 человек. С изолированными народностями происходит то же, что с видами животных и растений: если численность падает ниже какого-то определенного уровня, вредные последствия близкородственных браков, а также влияние пониженного психического тонуса, порожденного безвыходным, отчаянным положением всего народа, на жизнеспособность племени приводят к тому, что дети рождаются все реже и реже. И лаже если создать им хорошие условия (до чего в данном случае далеко!), вряд ли можно надеяться, что эти малые народности возродятся вновь.
С антропологической точки зрения, кауашкары — индейцы, монголоиды особого типа, встречающегося по всей Южной Америке. И когда впервые видишь их — будь то перуанцы или боливийцы, — прежде всего в глаза бросаются их общие отличительные черты, свойственные этому типу: смуглая кожа, узкие глаза, широкие скулы, иссиня-черные волосы, редкая растительность на лице, кряжистый крепкий торс…
Мы довольно легко наладили с ними контакт. Кауашкары знакомы с доктором Клэр-Василиадисом — он уже не раз бывал здесь и представляет нас как друзей. Но до чего же убога их деревня…
Народ, когда-то гордившийся и дороживший своими традициями, теперь занимается лишь попрошайничеством, собирает понемногу дары моря и ведет скудную торговлю с чилийцами.
Подобно дрейфующему между звездами космическому кораблю плывет по течению эта медуза. Ее ядовитые щупальца парализуют мелкую добычу.
Большие суда редко заходят в Пуэрто-Эден: те, что курсируют между Вальпараисо и Пунта-Аренас, проходят мимо далеко от берега — в самой середине пролива Месье. Если какое-нибудь судно делает остановку в Пуэрто-Эдене, кауашкары бросаются к причалу, чтобы в обмен на крепкие напитки, вино, одежду или деньги предложить жалкие ремесленные поделки. Кауашкары, во времена своего расцвета строившие длинные лодки из дерева, продают теперь туристам их уменьшенные модели из коры…
