Я поймала такси и проехала по маршруту троллейбуса. Ноньки нигде не было. Я искала её, повсюду расклеивала объявления… всё без толку. Она исчезла бесследно.
К тому времени жизни без собаки мы с мамой уже совершенно не представляли. Я успела окончить школу, устроиться на работу, начала зарабатывать… Новая овчарка — Лари — стоила бешеных денег. Семьсот рублей при моей зарплате девяносто. Под занавес развитого социализма это было покруче, чем сейчас тысяча долларов, но чего не сделаешь ради мечты!
Из всех моих овчарок Ларька единственная прожила у меня до самой своей смерти — двенадцать лет.
Шёл девяносто третий год, то есть на дворе стояли самые что ни есть бандитские времена. Ларьке исполнилось три года. Я тогда только-только уволилась из пожарной охраны, чтобы полностью посвятить себя дрессировке собак — не по вечерам, как до этого, а полный рабочий день. Однако дело развернулось не сразу, с деньгами (как и у большей части народа) было исключительно туго. Выручили, как водится, личные связи. В моём случае — кинологические. Друг по имени Игорь, занимавшийся у меня с собакой, стал бизнесменом, приобрёл магазин и несколько ларьков. Он и предложил мне подзаработать — посидеть в одном из его ларьков продавщицей. Это было вполне удобно для нас обоих. Ларёк располагался около моего дома в Челябинске, я как дрессировщица была для хозяина не вполне чужим человеком, и он доверял мне хранить товар непосредственно в квартире. Моей напарницей стала ещё одна девушка, чью собаку я обучала. Она тоже обитала поблизости. Такой вот торгово-кинологический коллектив.
Ассортимент товара в ларьке вполне соответствовал тогдашней эпохе. Только что появившиеся «сникерсы», водка, шоколад, ликёры, сигареты и жвачка.
Времена были действительно беспокойные, и поэтому Игорь, сам будучи собачником, разрешал нам брать с собой на дежурство наших четвероногих питомцев. Вернее, если бы не было такого разрешения, я бы нипочём не пошла работать в ларёк. Страшно же! «Наезды» происходили сплошь и рядом…
Ларёк, как-никак торговавший продуктами питания, регулярно проверяла санэпидстанция, но, что характерно, работники санэпиднадзора ни разу не сделали нам ни единого замечания, хотя собак мы не прятали. На присутствие наших защитников смотрели сквозь пальцы. Все всё понимали.
Ларёк был небольшой, изнутри стёкол помещалась довольно частая решётка — «антивандальная», как теперь принято говорить. Я общалась с покупателями сквозь небольшое окошечко-форточку, к которому человек, стоящий снаружи, должен был наклоняться. Ларька, по обыкновению, тихо лежала у меня под ногами, никто не видел её и не слышал.
Тот день клонился к вечеру, когда напротив ларька остановились «Жигули», полные коротко стриженных парней. Все как один в спортивных костюмах, служивших тогдашним бандитам практически униформой. Сам по себе подобный контингент меня не удивил и не испугал. Я успела привыкнуть, что ларёк посещала либо ребятня, покупавшая жвачку, либо такие вот персонажи, интересовавшиеся гораздо более дорогим товаром. У рядового населения, пытавшегося выжить в условиях реформ, на «сникерсы» и импортные ликёры просто не было денег.
Я ждала, что парни купят водки и сигарет да и укатят подобру-поздорову с глаз долой в неведомом направлении. Не тут-то было. К моему окошечку склонился бритоголовый верзила.
— Давай, в натуре, три бутылки «Распутина», блок сигарет, шоколада там…
Я обрадовалась богатому заказу. «Распутин» был тогда чуть ли не самой дорогой водкой. Сигареты и шоколад тоже потянули на немалую сумму, которую я бритоголовому без промедления и назвала.
— Ты меня не поняла, — сказал он в ответ. — Дай мне это так. Без денег.
— Тогда и вправду не поняла, — опешила я. — Как это — без денег?
— А я сейчас расписку тебе напишу. Вот увидишь, никаких проблем не возникнет.
Я не поверила, зная, что проблемы возникнут обязательно. Что я хозяину-то должна была сказать: что подъехал неизвестно кто и я даром отдала товар?
— Нет, — продолжала я упираться. — Не пойдёт. Либо за деньги, либо никак.
Разговор у нас, надо заметить, до поры до времени шёл достаточно корректно, без мата и грубостей. Бритоголовый сделал ещё попытку уломать меня по-хорошему. Он начал мне объяснять про какого-то Фому, обретавшегося на «Пятаке» (имелся в виду расположенный неподалёку базарчик под названием «Пятачок»), пусть, значит, мой хозяин подъедет с распиской к этому Фоме, тот с ним и рассчитается. При этом он назвал мифического Фому своей «крышей». Я тогда в бандитские «понятия» не вникала, это теперь мы благодаря журналистам и авторам детективов о них кое-что знаем, — но сама мысль о «крыше», которая якобы будет за кого-то там платить, показалась мне подозрительной. Вот если бы «крыша» посылала за деньгами к своему подопечному бизнесмену, это ещё как-то можно было бы понять… А впрочем, отдавать товар без денег было всяко нельзя, и я собралась стоять до последнего.
Тон разговора между тем закономерно менялся, на мою голову посыпались матюги и угрозы. Не стану врать, будто мне не было страшно. Было, да ещё как! Я тряслась от испуга и упрямо твердила:
— Не дам я тебе ничего…
Кореша бритоголового торчали около машины, наверное, потому, что к маленькому окошечку мог подступиться только один человек. Когда мой обидчик вдруг прервал разговор и отошёл к своим, я было вздохнула с облегчением, но сразу выяснилось, что рано. Он уже возвращался, неся в руке монтировку.
— Ща я те, падла, всё тут разнесу!
И полез в окошечко свободной рукой, собираясь схватить с витринки товар.
Я поняла, что настало время пустить в ход последнее средство. Собаку.
Я хорошо представляла себе возможности моей Ларьки, вернее, почти полное их отсутствие. При весьма крупных размерах она была слабой, флегматичной собакой, неспособной, к примеру, пойти на задержание, она фигуранта-то на площадке когда кусала, а когда и нет. Я всегда гуляла с ней без поводка, потому что она ни для кого не представляла опасности… Но у нас очень чётко, до полного автоматизма, был отработан один «показательный номер». Я знала, что, если схватить её за ошейник и тревожным голосом дать команду «Чё он?» (я пользовалась этим сочетанием вместо слова «чужой»), — Ларька взовьётся на дыбы, издаст страшный рёв и жутко ощерится, имитируя нападение. А я, в свою очередь, буду изображать, будто из последних сил удерживаю кровожадного монстра.
Этот трюк нас ни разу не подводил. Во всяком случае, мужики во дворе, иной раз пытавшиеся по пьяному делу ко мне приставать, неизменно шарахались прочь, трезвели, начинали извиняться…
