Во всех этих примерах муравьи так или иначе связаны с разными растениями только через каких-нибудь насекомых, которые на этих растениях кормятся.
Но бывают случаи, когда посредником между муравьями и питающими их растениями служат грибы. Однако с рассказом о них придётся повременить.
Крокодиловы слёзы, лебединая песнь, муравьиное скопидомство
Ещё в начале книги было дано обещание рассмотреть басню о Стрекозе и Муравье. Этот классический сюжет начиная со времени Эзопа не раз использован в произведениях баснописцев чуть ли не всех народов мира.
Приходится, однако, заметить, что басни, по сути дела, ни за что, ни про что ославили муравья, без всякого основания обвинив его в скаредности.
Немало повинен в этом и Иван Андреевич Крылов.
Почему стрекоза названа в знаменитой басне попрыгуньей, которая лето красное все пела? Разве может стрекоза петь? Да и какая она попрыгунья?
Поющая попрыгунья — это, если разобраться, скорее стрекочущий кузнечик.
У Эзопа речь и идёт о кузнечике, обратившемся за помощью к муравьям, которые, как сказано в басне, «в ясный зимний день просушивали зерна, собранные летом…»
Муравьи, собирающие летом зерна, действительно существуют. Примером могут служить муравьи-жнецы, о которых дальше рассказывается подробнее. Вполне возможно также, что на юге в жаркой Греции и зимой в муравьином гнезде есть запасы зерна, требующего подсушки. Но И. А. Крылов писал не о Греции; в условиях же русской равнины ни о просушивании корма на зиму, ни о зимнем просушивании корма и речи быть не может. Кроме того, муравьи в средних широтах ни растительного, ни животного корма на зиму вообще не запасают, так что и стрекозам, и кузнечикам здесь одинаково нечем поживиться.
Получается, что в природе не существует муравьёв, которых можно было бы рассматривать как героев знаменитой басни.
Алчность, скопидомство, расчетливую запасливость муравьёв можно, видимо, поставить в один ряд с мрачным карканьем-вещаньем чёрного ворона, последней лебединой песней или лицемерными крокодиловыми слёзами.
Если бы беззаботной хищнице стрекозе или кузнечику имело смысл напрашиваться на иждивение к муравьям, то, во-первых, не на зиму, когда в их гнёздах не бывает запасов, и, во-вторых, конечно, не к собирающим зерно муравьям-жнецам. Уж если и идти в гости, то летом — перед дождями, например, на время которых многие южные виды создают запасы корма; и идти, конечно, к муравьям, собирающим мёд: он одинаково привлекателен и для вегетарианцев, и для хищников.
В муравейниках, как известно, нет тех ячеистых сотов, из которых состоит пчелиное гнездо, нет здесь и восковых горшков для мёда: ни таких, какие имеются у американских пчёл мелипон, ни таких, какие строят наши шмели. У муравьёв в гнезде вообще не водится никакой посуды для жидкого корма. И однако же мёд здесь бывает.
Осторожно разрывая летом муравейники некоторых видов, относящихся к родам Кампонотус или Формика, удается обнаружить хорошо запрятанные, уютные камеры, в которых рядами висят рабочие с нормальной головой и грудью, но чудовищно раздувшимся брюшком. Это живые муравьи.
Зобик, полный сладкого сока растений и сладких выделений тлей и кокцид, так распирает брюшко, что оно становится похожим на зрелую, почти прозрачную, просвечивающую между сегментами ягоду, иногда с крупную смородину величиной.
Сладкий корм, слитый в живой бурдюк, и называют муравьиным мёдом.
Если скормить семье, имеющей таких муравьёв, цветной сироп, то брюшко хранителей корма становится — по цвету сиропа — розовым, голубым, желтым. Достаточно угостить ту же семью парочкой мух — и прозрачное содержимое брюшка живых бидонов замутится. Видимо, рецепты изготовления муравьиного мёда не слишком строги.
Конечно, муравьиный мёд отличается от пчелиного и бывает его в гнезде не так много, чтобы им можно было пользоваться до вешних дней, но все же это настоящий запас корма, которым семья может какое-то время поддерживать своё существование.
В Австралии, например, где в прошлом не было медоносных пчёл, медовые муравьи до сих пор считаются у коренных обитателей страны лакомством.
Муравьиные гнёзда тут не разоряются. У местных племен сохранились древние обряды, смысл которых сводится к охране муравейников. Зато в сезон сбора муравьиного мёда на промысел выходят тысячи охотников с коробами или дублеными шкурами кенгуру, в которые складываются собираемые из многих гнёзд съедобные медовые муравьи.
Муравьиный мёд кисловат; возможно, это объясняется тем, что в нём есть легкая примесь муравьиной кислоты. Потребляют его в натуральном виде и изготовляют из него разные целебные и прохладительные напитки.
Медовых муравьёв собирают, и напитки из муравьиного мёда делают не только в Австралии, но и в странах Центральной Америки. Что же, это лакомство не менее изысканное, чем сушеная саранча или те сухие отбросы обитающего на тамариске крохотного синайского червеца Трабутина маннипара, которые, согласно известным легендам, были когда-то объявлены манной небесной. Маннипара и значит «приготовляющая манну». Как видим, у народов некоторых зависимых стран питание даже с библейских времен не слишком усовершенствовалось.
Но вернёмся к медовым муравьям.
Чтобы проследить, откуда они появляются, в стеклянное гнездо были в середине мая поселены примерно сто неразличимо похожих друг на друга рабочих уже известного нам отчасти вида Проформика назута и с ними двенадцать личинок. Матки в гнезде не было, не было и медовых муравьёв.
Через сутки обитателей искусственного гнезда подкормили сладким сиропом. Насытившись до отказа, муравьи принялись обмениваться кормом. Взаимное кормление продолжалось весь день, и к вечеру стало заметно, что некоторые рабочие изрядно увеличились в размерах, а брюшко их начало явно округляться. Назавтра это стало ещё очевиднее: у одних рабочих муравьёв брюшко продолжало расти, у других даже уменьшилось.
Прошёл ещё день — и десяток или дюжина муравьёв из взятой в опыт сотни сделались неповоротливыми, малоподвижными. Они были теперь раза в полтора крупнее самых крупных рабочих.
Когда, применив подкрашенный сироп, стали наблюдать сразу за несколькими медовыми муравьями, удалось подметить, что подкормка сливается не во все хранилища поровну: содержимое некоторых бурдюков оставалось по-прежнему бесцветным.
Но как обильно ни кормили целое лето муравьёв сахаром и белком, ни одного рабочего с разбухшим брюшком в искусственных гнёздах к осени не осталось. Оно и понятно: ведь в природе муравьи только летом получают сладкий корм, а осенью, когда тли исчезают, приток углеводов в гнездо кончается. Видимо, у муравьёв и выработалась сезонная способность накапливать жидкий корм.
