Я смотрела и смотрела на Яшу, и казалось уже, что носик у него не такой пряменький, как раньше, и глаза, пусть голубые, да вовсе не умные, и ничего в них нет, кроме мальчишеского озорства.
Расстались как-то совсем не тепло, а так — сказали: «До свиданья» — и разошлись.
Весной мы однажды поехали в лес. Такая была славная погода, теплая, легкая. А я не знала, что говорить Яше, он тоже не знал, и только пел песенки про ямщика и про тройку, на которой он скачет к любимой.
Я попросила:
— Оставь голубей, Яков. Зачем они тебе?
Он оборвал песенку, посмотрел ласково, отозвался:
— Не брошу. Ты да они — больше у меня никого нет...
— Как же никого? А длинноносенькая?
Яша приподнялся на локтях, пожал плечами:
— Ее обижать не надо. Ее и так бог обидел.
— Нет, скажи: ты ведь любишь ее?
Яков усмехнулся:
— При чем тут любовь?
Я хотела сказать, что без любви ходить к женщине еще хуже, но промолчала, и в груди у меня будто косточка сломалась — царапала сердце.
Не знаю, почему вспомнила Адриана Егорыча. Конечно, он хилый и жадный, и не жилец на этой земле. Замуж за него я никогда не пойду, но ведь и Яшиного ребячества у него нет. Как все же трудно выбирать себе в жизни дорогу!
Как-то Яша сказал, что он ненадолго уедет в деревню, и просил меня не скучать. Я ответила:
— Пусть длинноносенькая скучает, а я не буду.
Но про себя подумала, что Яша, должно быть, берется за ум и, верно, хочет заработать в деревне денег. Спросила:
— Ты зачем в деревню едешь? За деньгами?
Он весело кивнул головой, может, — радовался, что я догадалась. А может, и другое подумал.
Субботним вечером я сидела с Верочкой и господином Аполлоновым в сквере у Кремля и увидела Желтухина.
Он прошел мимо, потом вернулся, снял котелок и, поклонившись, осведомился:
— Свободно-с?
— Садитесь, — ответил Аполлонов не очень любезно.
Адриан Егорыч сидел молча, вытирая лоб платком и все не знал, как заговорить. Потом увидел — мимо пробегает дворовая собачонка — и почему-то ободрился.
— И как власти мирятся, — сказал он, тяжело дыша, — вот бегают тут и заразу носят.
Гавриил Платонович взглянул на Желтухина одобрительно и кивнул головой:
— Справедливо.
— Вот и я это Натальюшке говорил, — вдруг заявил Желтухин, и на его лице сразу выступила испарина.
Аполлонов искоса посмотрел на купца, чуть заметно пожал плечами:
— Вы знаете Наталью Степановну?
— Отчего же, — быстро ответил Желтухин, — они частенько в нашем доме бывают.
— Прошу прощенья! — коротко поклонился Аполлонов Желтухину, и я обрадовалась и поспешила вслед за Гавриилом Платоновичем.
— Что это значит? — спросил он меня. — Что вы делаете в доме этого лабазника, Наталья?
Я заплакала и рассказала, что люблю Яшу, а Желтухин хотел, верно, рассказать, что маляр — пустой человек и держит голубей.
Думала: господин Аполлонов накричит на меня и откажет от дома. Но он только похмурился немного и заметил:
— Любви нельзя приказать, Наталья. Понимаю. Но прошу вас: фэсти́на ле́нтэ — не делайте наспех...
Наталья Степановна прервала свой рассказ, покачала головой:
— Чай, верно, совсем холодный! Позвольте, налью свежего.
Мы несколько минут молча пили чай.
— Так вот, — продолжала Наталья Степановна, — Яша уехал, а мне все на пути попадался Адриан Егорыч Желтухин. Приносил то брошку, то шаль, клал на колени мне и рассматривал песок на садовой дорожке, легонько покашливая в платок.
Я как-то спросила:
— Зачем мне ваши подарки, Адриан Егорыч? И еще — вы очень жадный человек. Отчего так деньги любите?
Он вздрогнул, будто его ударили по щеке, сгорбился и поначалу ничего не ответил. Потом сказал, собрав морщины к переносице:
— Я болен и некрасив, Наталья. Я ведь понимаю. Одна надежда на счастье — рубль. Больше мне нечем взять. Вот потому.
Пояснил это так честно и прямо, что мне стало жалко его.
Желтухин добавил:
— Мне сын нужен.
Я подумала: как это у нас может быть общий сын? И отодвинулась от него. Он сказал, устало прикрывая покрасневшие глаза:
— Яшка разве муж? Человек-ветер. Я, по крайней мере, тебе деньги оставлю...
По ночам мне снились разные люди и говорили одно плохое о Яше.
«Жиган он, пустомеля», — кашлял Желтухин.
«Голуби болеют оспой, — наставлял господин Аполлонов, поднимая тонкий белый палец. — Сапиэ́нти сат — для понимающего достаточно».
Вздыхала старая кухарка Машенька:
«Ты себе не одного жениха найдешь, глупая. Вон их сколько, мужиков-то, по земле шатаются».
Вскоре Яша приехал из деревни и прислал ко мне Левушку, того самого, которому отдал Солдатика.
— Иди скоъей! — выпалил Левушка. — Зовет!
Вечером я повидала Яшу. Он подарил мне книжку — сочинение господина Баратынского — и сказал, что заработал немного денег.
— И что ж ты с ними будешь делать? — спросила я. — На голубей потратишь?
Яша покачал головой:
— Ты не сердись, Натальюшка, я отдал эти деньги. Женщине той, длинноносенькой. Нужны они ей...
— Вот еще! — посмеялась я. — С чего это буду сердиться? Что я тебе — жена, что ли?
Тут же сказала, что мне некогда, и пошла домой. Брела пешком, — и злилась, и плакала про себя.
«Как же это он так поступает? — думала я. — Ну, не хочешь любить — не люби. Зачем же насмехаться надо мной?».
Дома на меня внимательно посмотрел господин Аполлонов и нервно стал укорять, что я плохо слежу за Верочкой. Он в последнее время вообще чувствовал себя нехорошо, ссорился с домашними и все хватался за сердце.
Шел июль четырнадцатого года. В Сараево только что убили наследника австрийского престола Франца Фердинанда, и Гавриил Платонович утверждал, что Австро-Венгрия непременно объявит войну Сербии.
Господин Аполлонов сердился на монархов, которые скандалят, вместо того, чтобы заботиться о своих подданных, и совсем потемнел, когда австро-венгры действительно объявили войну сербам.
Но переменился, когда через три дня Германия прислала свой вызов России. Он стал много подвижнее, целыми днями что-то писал и носил свои стихи в редакции.
— А ля герр ком, а ля герр, Наталья, — на войне, как на войне, — говорил он, поднимая тонкий белый палец и показывая мне газету, в которой были напечатаны его стихи. — Немцы забыли о Гете и Канте. Это — вандалы. Я — умственный представитель своего народа, и мой долг, Наталья, быть с ним в его трудный час. Мы не поедем в этом году на дачу.
Я плохо понимала тогда, что такое война. Где-то далеко уже сражались солдаты, умирали люди и дома в огне, но все это было для меня будто на другой планете.
