налитое силой крепкое тело — обычная русская женщина. Но когда Костя читал вслух, а Стеша слушала, подперев ладонью щеку, когда они сумерничали, вспоминая что-либо дорогое, лицо ее излучало такое чудесное сияние, в голосе, в движениях появлялось нечто такое интимно-милое, что, право, она становилась красивее всех признанных красавиц.
Был у Константина прекрасный, высоких кровей ирландец. Почти на глазах его на охоте растерзали волки — только отчаянный предсмертный вопль-визг да клочья шерсти…
В голос плакал большой, грузный мужчина, уткнув крупное лицо в окровавленные псиные волосы. Добрейшая Степанида Григорьевна с ума сходила по любимому члену семьи. Потребовались месяцы, чтобы сгладилось горе… Детей у них не было, жили вдвоем.
С потерей ирландца Константин Васильевич охотился исключительно с моими собаками и поэтому относился к ним, как к своим. Ну, а раз Константин Васильевич любил Марго и Джильду, Степанида Григорьевна тоже не могла не питать к ним нежных чувств.
Охотиться с Константином было необычайно легко и приятно. Изнурительные переходы в летний зной или в осенний дождь переносились им терпеливо, без обычной в таких случаях нудной сварливости. К скромной, ограниченной еде, ко всяческим охотничьим неудобствам и досадным случайностям относился он стоически, а в особо тягостные минуты старался шутками повеселить, подбодрить товарища. Не жадный на убой, сдержанный, выносливый, он был незаменим в любой охотничьей обстановке. Именно поэтому каждую августовскую охоту я проводил с Константином.
Нередко нам сопутствовала Степанида Григорьевна, и тогда отпуск превращался в сущее отдохновение. Мы брали с собой не только охотничьи снаряжения, но и рыбацкие снасти. Нагружали машину всякими нужными и ненужными вещами и отправлялись на месяц, а то и на полтора куда-нибудь в Мещёру, где и дичи много, и рыбы полно.
Разгрузив, отпускали машину, строили где-нибудь на берегу реки или озера два шалаша и праздновали новоселье у костра. В первый же выезд я предложил Стеше поместиться с Костей вместе, в одном шалаше, но она, девически зардевшись, решительно отвергла:
— Нет уж, пожалуйста, живите мужчины отдельно!
Так и повелось: Стеша в своем шалаше, а я с Костей и собаками — в другом.
На попечении Стеши были завтраки, обеды, ужины. Но, случалось, она «бастовала»: брала ружье, надевала сапоги и отправлялась с нами на охоту. Тогда, вернувшись, сообща кухарничали, весело, безобидно подтрунивая друг над другом.
Иногда, ночью, ловили рыбу. Ночная ловля требует большого навыка, особого умения по колокольчику определять клев и инстинктом улавливать момент, когда надо подсекать.
Переговаривались шепотом и только о самом необходимом.
Шагах в десяти потрескивал костерок, на рогульке висел чайник, у закусок хлопотала Стеша. В огненном отсвете появлялись то щека, то бронзовая рука, то кусок юбки, то блестящее голенище резинового сапога. Изредка хрустально звенел колокольчик, всвистывала леска, будоражилась ласковая, в полированных бликах вода, и в свете костра золотилась рыбка.
— Есть жареное! — радовалась Стеша.
Августовские ночи были великолепны: прохлада, россыпь звезд в темной бездне, покой на земле…
Марго с Джильдой, вальяжно растянувшись, блаженно урчали во сне. На сковороде сердились караси. Стеша переворачивала их ножом, поддерживая пальцем левой руки, каждый раз облизывая и дуя на него.
— Изжаришь палец! — смеялся Костя.
— Караси вкуса не потеряют! — отшучивалась она…
В моей жизни нет числа ночным кострам — все они одинаковы, но каждый раз в каждом костре ощущаешь покоряющее поэтическое обаяние, и каждый новый костер воспринимается как неведомая ранее первородная, колдовская красота.
— Я не умею по-умному обсказать, — проникновенно признавалась Стеша, — но вот вся душа моя светом озаряется от костра! И так легко на сердце становится, так каждая жилочка играет, что сказать не могу… Нет, баба я — баба и есть!..
Степанида Григорьевна любила бродить за нами на охоте. У нее было свое охотничье снаряжение: хорошая легонькая бескурковка — подарок Кости в день двадцатилетия супружества, болотные сапоги, патронташ, ковровый ягдташ, короткая ладная юбчонка поверх штанов защитного цвета, прорезиненная тужурка с капюшоном на случай дождя.
Вот Джильда — молодой темпераментный пойнтер — потянула, трепетно хватая пастью воздух, струнно пружиня прутом, вытянув на уровень шеи голову; ей секундировала радость моя, английский сеттер, опытная старушка Марго, и мы втроем, затаив дыхание, с ружьями наготове, осторожно спешили к собакам…
Стеша наравне с нами переносила усталь, не жаловалась, не хныкала. Когда надо, смело шагала по топкому болоту и, не боясь набрать в сапоги воду, переправлялась вброд через речку.
Она вела себя как настоящий охотник, но отличалась от него самым существенным — никогда не стреляла. Подойдет, приготовится, вскинет ружье, прицелится… Костя крикнет:
— Бей!
Она улыбнется и опустит ружье.
— Не могу! Не неволь — не могу!..
Непринужденно, вольготно жилось нам втроем на охоте.
Хорошо было и вдвоем. Правда, не доставало всевозможных грибных, ягодных и рыбных маринадов, приготовляемых Стешей, исчезал и тот особый настрой, который порождался приветливой молодой женщиной, но охотилось нам так же увлеченно, рыбачилось не менее романтично, и костер, так же лаская душу, вызывал дружеские сокровенные речи…
Помню грозовую ночь, раскатывающийся по лесу как бы пушечный грохот, шумный ливень, бурный и резкий ветер.
Заснули перед зарей, проснулись поздно. Шел розный, спокойный, «обложной» дождь. Мы лежали, смотрели на озеро, покрытое свинцовой рябью, и неторопливо продолжали вчерашний разговор:
— Для нас я исключаю промысел, добычу во имя существования, — рассуждал Костя. — Для нас охота совсем иное! Если говорить о своих ощущениях, то, например, после месяца житья вот в таком шалаше я вновь становлюсь полным сил и деятельности. Молодею, что ли, черт его знает. Ты видал отработанный аккумулятор? Чуть краснеет лампочка — вот-вот совсем погаснет, иссякнут последние силенки… А когда его зарядят, когда он опять наполнится энергией, лампа излучает ослепительный свет. Так для меня и охота: вновь заряжаюсь и вновь работаю в полную силу, отдаю с удовольствием, с увлечением полученную зарядку.
— Слушая тебя, можно подумать, что все должны стать охотниками, иначе заснут и потеряют работоспособность, — вставляю я.
— Напрасно иронизируешь. Не обязательно именно охота, но какой-то возбуждающий чувства спорт, увлечение, не связанное непосредственно с работой, с повседневным трудом, непременно должно владеть каждым человеком. Охота, рыбалка, туризм, шахматы, огород, сад, грибы, ягоды, фотография, коллекционирование — да буквально все, все может целиком захватить человека, освежать, наполнять его новизной, возвращать к труду вновь «заряженным». Естественно, я говорю лишь о здоровых людях.
К обеду дождь истощился, ярко заголубело вымытое небо, сверкающей чистотой заиграла зелень. Можно было собираться на охоту.
Обычно в хорошую погоду на охоту выходили мы рано, на рассвете, по холодной утренней росе. Шагаешь, корчишься, запихивая руки в
