Плясала — не баловала, мышей из их норок выгоняла… Был бы у неё тут пир на весь мир!
Оказывается, вон какие звериные штучки можно узнать в такую погоду: лисьи пляски!
Плюнул бы я на дождь и на холод, пошёл бы других зверей наблюдать, да собаку свою пожалел.
Зря её с собою не взял.
Скучает, поди, в тепле-то под крышей.
ПОД СНЕГОМХорошо весной в горах. На зелёных склонах цветут цветы. Птицы поют. Каждый цветок раскрывается навстречу солнцу. Каждая птица поёт, подняв к солнцу раскрытый клювик!
Но вдруг из-за серых скал выползли синие тучи. Снизу тучи закрыли землю, а сверху — небо. И сразу закрылись цветы. Умолкли птицы. Стало не по себе.
Вокруг темно и страшно. И в наступившей тишине слышно, как надвигается что-то огромное, с шипением, свистом и воем. И вот накатилось: смешалось всё, заревело, заухало! Буран!
Забился я под скалу. Внизу сверкает молния и грохочет гром, а сверху из туч сыплет град и снег.
Пролетел буран — кругом белым-бело! И тихо, как зимой. Но только зима эта особая. Из-под града и снега поднимаются яркие цветы. Пучки зелёной травы распрямляются и сбрасывают снежинки. Распрямился пучок травы и у скалы, под которой я сидел. А рядом с травой из-под снега птичья головка торчит! Носиком крутит, глазами моргает. Горного конька засыпало! Хотел я схватить птичку, скорей спасти её, но вдруг всё понял, тихонько отошёл и сел на камень.
Скоро рассеялись тучи внизу, и снова стали видны леса и глубокие долины. Растаяли тучи и сверху. Опять запылало солнце. Снег и град стали быстро таять. Зажурчало вокруг, зашумело, засверкало. Мутные потоки хлынули вниз. Только тогда конёк поднялся, отряхнулся, поправил клювом мокрые перья и шмыгнул в траву. Так и есть! У пучка травы в лунке коньково гнездо, в гнезде пять полуголых конёчков. Прижались друг к дружке и закрыли глаза. Но живые, дышат — пушок на спинках шевелится. Вот почему не спрятался конёк от бури. Вот почему засыпало его снегом!
Опять запели птицы. Навстречу солнцу цветы раскрыли свои вазочки. В каждой вазочке — жуки, комары, мухи. Они в закрытых цветах от бури прятались.
Угощайся, конёк, из драгоценных ваз. Заслужил!
СЕРЕБРЯНЫЙ ХВОСТВсю ночь в горах свистело и ухало. Что-то творилось там под покровом темноты и туч.
Утром глянул в окошко — пришла зима.
В горах зима спускается с вершин и всегда приносит неожиданное. Тут не усидишь дома!
Ружьё за плечо, в один карман — патроны, в другой — сухари.
Мороз. Снег такой яркий, что белые пичужки вьюрки кажутся на нём лазоревыми. Струи ветра, что ночью со свистом летели над горами, к утру прилегли на скаты и застыли — каждая в особицу. Одна — волнистой белой лентой; другая — острым ледяным гребешком; третья вильнула у камня, вымела воронку, промчалась дальше и, сорвавшись со скалы, снежным рулоном замерла над пропастью. И не узнать стало знакомых гор.
Вдруг на снегу чья-то маленькая лёгкая тень… Бабочка-белянка! Её не убил мороз. Летит куда-то — прятаться. Белую на белом не видно. Но на снегу порхает её синяя тень.
Не успела ещё застыть быстрая горная речка. Она плещет на чёрные камни зелёной водой, и от воды поднимается тонкий пар. Над речкой летит куличок, трогает кончиками крыльев воду: тронет и отдёрнет, тронет и отдёрнет, будто стряхивает с перьев обжигающие капли.
Снег неровен: где пушистый, где твёрдый, как мрамор. По следу ласки вижу: широкими прыжками прошёл лёгкий зверёк по ледяному гребешку — и вдруг ухнул, провалился в рыхлый снег.
Да не страшен ласке снег: провалилась и пошла под ним, как рыба в воде. Вон, вон, вынырнула, вертит шоколадной мордочкой с белым подбородком, будто мышка на снегу копошится! Исчезла, потом опять вынырнула — уже подальше — из снега, вспугнула стайку лазоревых вьюрков.
Становлюсь на колени, заглядываю в ласкин ход. До чего у неё там красиво! Через снег пробивает солнце — и всё там лазоревое и золотое. Глаз не оторвать!
Поднимаюсь, дальше иду вдоль речки.
А вот лягушка — вся бурая, с ярко-зелёными чешуйками ряски на спине. Дремучие кругом снега, а она вылезла на берег, на солнышко. Выкатила золотые глаза и крякнула: «Ка-ко-во?!»
А солнце ещё только поднимается из-за горы. Тень моя вытянулась вниз по скату на полкилометра. Под ногами будто искры толчёного стекла. А там, где у тени голова, на берегу речки снег как слюда, и в нём отражается солнце. Смотреть туда невозможно: глаза слепит.
Всё же приметил: там что-то движется… По тени не понять: тени от ног как жерди — будто жираф, а может, верблюд.
Скорее за камень, под его снежную шапку!
Отсюда вижу: не жираф, не верблюд, а лиса. Наша горная лиса: вся серая, гривастая, а хвост… Хвост совершенно необыкновенный — серебряный!
Бежит лиса вдоль берега по ледяному гребешку, мотается её хвост из стороны в сторону, так серебром и полыхает! Пробегает надо мной.
Далековато… Ну да авось!
«Бумм!» — обдало лису снегом. «Бумм!» — из другого ствола.
«Бумм-бумм!» — отдалось в горах.
Уходит лиса! Скользит по насту, проваливается в снег, опять выскакивает на твёрдое, мечется её хвост вверх, вниз, в бока, вспыхивает серебряным пламенем. Я дрожащими руками ружьё перезаряжаю…
Уходит лиса, уносит невиданный серебряный хвост!..
Ушла! Исчезла за поворотом речки. Сгинула — как не бывало!
НЕСЛУХ
Медведицы — строгие матери. А медвежата — неслухи. Пока ещё сосут — сами сзади бегают, в ногах путаются.
А подрастут — беда!
Да и медведицы сами со слабинкой: любят в холодке подремать. А весело ли медвежатам слушать их сонное сопение, когда кругом столько заманчивых шорохов, писков, песен!
От цветка к кусту, от куста к дереву — и забредут…
Вот такого неслуха, удравшего от матери, я однажды и встретил в лесу.
Я сидел у ручья и макал сухарь в воду. Был я голодный, а сухарь был жёсткий, потому трудился я над ним очень долго. Так долго, что лесным жителям надоело ждать, пока я уйду, и они стали вылезать из своих тайников.
Вот вылезли на пень два зверька-полчка. В камнях запищали мыши, — видно, подрались. И вдруг на поляну выскочил медвежонок. Медвежонок как медвежонок: головастый, губастый, неловкий.
Увидел медвежонок пень, взбрыкнул курдючком — и боком с подскоком прямо к нему. Полчки — в нору, да что за беда! Медвежонок хорошо помнил, какими вкусными вещами угощала его мать у каждого такого пня. Успевай только облизываться!
Обошёл мишка пень слева — никого нет. Заглянул справа — никого. Сунул нос в щель — полчками пахнет! Вылез на пень, поцарапал пень лапой. Пень как пень.
