В начале 1975 года в Карисоке прибыл некий рассеянный профессор с намерением посвятить три месяца ботаническим исследованиям. Все его расходы на дорогу, оборудование и снаряжение были оплачены из полученной мной субсидии. При выдаче этой субсидии было поставлено два условия: после отбытия ботаника новое оборудование должно остаться в лагере, а по его возвращении в Соединенные Штаты должны быть полностью опубликованы результаты проведенных исследований. К сожалению, ни одно из этих условий так и не было выполнено. Через восемь дней после приезда он спалил свой домик дотла, вывесив рамы для сушки растений над дровяной печью. Пламя сожрало все — новое оборудование, мебель, мою уникальную библиотеку по ботанике, многие редкие книги и новый коротковолновый радиоприемник. Мы с сотрудниками несколько часов боролись с пламенем, таская воду ведрами, — Кэпм-Крик и горящий домик разделяли 25 метров. К концу дня от домика и его содержимого осталась лишь обугленная, пропитанная водой зловонная масса. Мы с африканцами вдоволь наглотались дыма, получили ожоги и ранения. Когда ботаник в тот день вернулся из похода, мы, обессилев, лежали у пепелища. Он же, не скрывая раздражения, разразился бранью, заметив, что работу придется временно прервать. Для меня и руандийцев это была лишь первая из бед, свалившихся на лагерь, возведенный в горной глуши.
Второй домик пострадал, когда одна студентка оставила одежду на камине для просушки. В течение нескольких недель после пожара она честно трудилась над восстановлением домика. Ее усердие вселило в меня некоторую уверенность в качества людей, приезжающих в Карисоке на работу с гориллами.
Другой студент не обладал ни малейшими навыками ориентирования на местности даже при наличии компаса и размеченных троп. Мы со следопытами смирились с этой его особенностью, хотя провели немало времени в поисках незадачливого стажера. В Карисоке существовало строгое правило, согласно которому стажеры должны возвращаться в лагерь не позже 17.30 (за исключением особых случаев, когда они уходили в сопровождении следопыта). Однако этого студента приходилось искать в самых неожиданных местах, зачастую в направлении, противоположном заданному, и, как правило, ночью. Несмотря на это, сей застенчивый и несколько нелюдимый молодой человек сумел наладить прекрасные отношения не только с гориллами, но и с озорными Кимой и Синди. За десять месяцев его пребывания в Карисоке я несколько раз выходила с ним на группы горилл и с удовлетворением отмечала, что интересы животных он ставил выше собственных. Он, в отличие от многих других стажеров, никогда не выводил горилл из терпения.
Конфликты по поводу соблюдения прав горилл приводили к натянутым отношениям между мной и некоторыми студентами, единственной заботой которых было набрать достаточно материала для своих докторских диссертаций. Один из них обычно испражнялся среди животных группы 5, не давая отчета в возможных отрицательных последствиях такого антисанитарного поведения для членов группы. Когда я сделала ему замечание, он сердито возразил, что наблюдения не должны прерываться только из-за того, что необходимо справить естественную нужду.
Один юноша, которому минул всего двадцать один год, проявил себя прекрасным специалистом по переписи горилл и защитил докторскую диссертацию сразу после прибытия из лагеря. Его деловые качества позволили оставить на него лагерь во время моей кратковременной поездки в Кембриджский университет. В мое отсутствие он прекрасно справился как с научной работой в лесу, так и с ведением записей в лагере. В течение полутора лет он сочетал работу в Карисоке с поездками в свой университет в Англии. И вот однажды, по-видимому, чрезмерно положившись на приобретенный опыт и почувствовав некоторую самоуверенность, он совершил ошибку, едва не стоившую ему жизни, пытаясь перехитрить буйволицу, стоявшую над ним у горной тропы. Стажер фыркнул на нее, надеясь напугать животное и прогнать прочь, но вызвал лишь ее законное негодование. Буйволица бросилась на него, свалила с ног и нанесла несколько ударов рогами. Едва живой стажер с трудом дополз до моего домика и потерял сознание от потери крови. Как мне пригодился опыт, приобретенный во время работы в больнице! Я вывела его из шокового состояния и обработала многочисленные глубокие раны и порезы. В полубреду стажер бормотал: «Какой же я дурак!» Я выхаживала юношу четверо суток, пока стал возможным его переезд в Англию, где он лег на операцию.
Среди стажеров были и такие, кто чувствовал себя в Вирунге столь же привольно, как и я, и столь же бескорыстно относился к животным. Летом 1976 года я возвращалась на машине к подножию горы Високе после того, как отвезла стажеров к горе Микено в Заире для подсчета горилл. В Карисоке не осталось ни одного студента, и я беспокоилась, сумеем ли мы с моими африканцами вести наблюдения за основными и окраинными группами горилл, а также патрулировать территорию. По дороге меня остановил тяжело нагруженный мужчина и попросил подбросить его. В Тиме Уайте, американце, путешествовавшем по миру в одиночку, я нашла все то, о чем можно только мечтать при подборе помощника. Тим намеревался провести в горах всего один день, а остался в Карисоке на целых десять месяцев. Он приводил в порядок домики и оборудование, уходил на поиски групп горилл, включая окраинных, занимался их подсчетом и, получив несколько уроков от меня, каждую ночь печатал на машинке полевые отчеты. Его ровный, спокойный характер был Божьим даром не только для меня, но и для руандийцев и некоторых студентов.
Несмотря на пацифистские убеждения, Тим вскоре осознал, что с незаконным отстрелом животных и присутствием браконьеров в парке мириться нельзя, и с готовностью участвовал в патрулировании. Когда в лагерь прибыла партия студентов, Тим решил продолжить свое путешествие. В конечном итоге он провел около шести лет в Африке и добровольно работал в миссионерской больнице в Либерии целых полтора года. Мне кажется, что любой человек, кому придется встретиться с Тимом Уайтом, убедится в его добродушии и беззаветной преданности своим убеждениям. В Карисоке никогда не забудут, как он полностью отдавал себя любому делу.
Когда я получила письмо от Рика Эллиота из Англии с просьбой дать ему возможность поработать в лагере, я обратила внимание на то, как скромно он обращался со словами «я» и «меня». У меня сложилось впечатление, что я имею дело с человеком, который решил внести свой вклад в общее дело, а не пытался воспользоваться Карисоке лишь для достижения собственных целей. Десять месяцев, проведенных с Риком в лагере, показали, что дело обстояло именно так. Хотя биографии Рика и Тима отличались друг от друга, деды обоих были плотниками, и каждый из них любил строить дома и возиться с оборудованием. Рика увлекала ветеринария, и его помощь была особенно полезной при вскрытии погибших горилл, а также в паразитологических исследованиях. Его отъезд из Карисоке был для нас невосполнимой потерей.
