К месту, называемому Републик, мы прибыли, изнемогая от созерцания потрясающей красоты; иначе наши чувства не выразишь. Речушка так сузилась, что пришлось перегружаться в лодку и челноки. Мы разгрузили моторку, задраили люки и поставили ее на прикол. Следующие пять миль прошли на «человеческом» двигателе, то есть на веслах. От речки, можно сказать, практически ничего уже не осталось — мы плыли по затопленному лесу. Красота была кругом по-прежнему неописуемая, но уже другого рода. Здесь повеяло сумрачной таинственностью, в воде стояли колючие пальмы, между ними плыли покрытые листьями ползучие растения. И вот с двух сторон стали видны заросшие густой зеленью берега, которые сходились все ближе, пока наконец мы не вошли в маленькую речушку. Лодка оказалась слишком длинной для маневров в узких бесконечных поворотах и излучинах: мы перебрались в челноки и поплыли дальше к цели — месту примерно в миле от болота, где брала свое начало речушка. Тут мы проталкивались вперед, хватаясь руками за растения на обоих берегах.
Наша цель — наш будущий дом — располагалась на границе саванны. Боюсь, что этот термин может ввести вас в заблуждение: в большинстве тропических стран «саванны», если так называть и определенный тип ландшафта, растительности, и определенную природную зону, граничат с лесами или джунглями, опоясывая их, как песчаный пляж коралловые острова. Но в этой стране саванны, с ботанической точки зрения образцово-типичные, отличаются одной особенностью: они формируют как бы цепь оазисов самой причудливой формы, поросших травой с редко разбросанными деревьями; цепь эта тянется по карте от восточного побережья в глубь страны, на запад. Саванны здесь, конечно, не настоящие — слишком мало дождей и растительность нетипичная, выросшая на участках бесплодной песчаной почвы. Песок чаще всего чисто-белый, хотя попадается и кирпично-красный, и даже черный. Растительность то и дело меняется — от некоего подобия неухоженного газона с короткой травой, покрывающего обширные пространства, до извилистых узких полос, где в неразберихе теснят друг друга одинокие пальмы, высокая жесткая трава, кустарники с грубой листвой и хилые узловатые деревца с редкими листиками. В таких саваннах обитают последние потомки коренных жителей страны — американских индейцев.
Мы прибыли сюда с особой целью, даже миссией, и остается только удивляться, как собирателю животных порой везет в весьма странных, добровольно взятых на себя предприятиях.
У нас вошло в обычай после прибытия на новое место посвящать несколько дней далеким разведочным маршрутам, вылазкам и прогулкам. В таких подсобных экспедициях мы отмечаем ориентиры на местности, разбираемся в путанице водных потоков и, самое главное, изучаем типы растительности, которые обусловливают и распределение фауны. В небольших исследованиях карты нам не приносят ни малейшей пользы — ни на одной из них, кроме военных топографических крупномасштабных карт, нужных подробностей не найдешь, а военных карт у нас, конечно, не было. Поэтому мы сами набрасывали кроки и систематически планировали маршруты прогулок с расчетом, чтобы каждый из нас исследовал участок, граничивший с участком соседа; таким образом получался более или менее точный план местности. На своих самодельных картах мы отмечали наиболее вероятные местообитания крыс, влажные места и те участки, где замечали особенное изобилие насекомых, улиток и прочей мелочи.
Во всем мире действует одна закономерность: животные обнаруживаются как бы отдельными скоплениями, или гнездами. Проходишь громадные пространства, совершенно лишенные живности, и вдруг выходишь на узенькую полоску земли, где жизнь бьет ключом. А так как большинство животных связаны пищевыми цепями с другими животными, служащими им добычей, то достаточно найти местечко, где много питательной мелочи, как вы обязательно найдете там же средних и крупных животных. Однако есть места, которые в силу своих природных особенностей могут прокормить лишь очень скудное население. Эти места труднее обнаружить, зато там вас часто ждет редкостная добыча.
Занявшись составлением карты и порасспросив местных индейцев, мы выяснили, что весь лес к югу, западу, северу и северо-востоку истреблен страшным пожаром четырнадцать лет назад. Вся местность поросла небольшими деревцами, под которыми разросся частый кустарник, покрытый густой зеленой листвой. Это было не совсем удобное местообитание для обычной фауны тропических лесов, которая приспособлена к существованию в колоссальных сводах из громадных сучьев, среди прямых, как колонны, стволов, и в зарослях мелкого подроста, стоящего на относительно свободном от травы слое лесной подстилки. На востоке, однако, сохранился как бы оазис саванны, огибавшей пожарище с южной стороны, а за ней стояли уже настоящие джунгли, с гигантскими деревьями на корнях-контрфорсах, высокими пальмами, всегда сумеречным полусветом. С этой стороны мы и стали работать.
Мы расставили там ловушки, которые в первую же ночь принесли очень ценный улов. Может быть, вы помните, что в громадной пещере на Тринидаде мы поймали мелкого опоссума — тогда я упомянул о том, что и в Южной Америке живет множество мелких видов. Этот драгоценный экземпляр, мышевидный опоссум (Marmosa cinerea), был не крупнее большой землеройки и сильно на нее походил зеленоватой спинкой и шафраново-желтым брюшком, небольшими ушками и заостренной мордочкой. Андре выложил добычу прямо на обеденный стол во время завтрака, шестым чувством постигнув (как это свойственно только неграм при отсутствии конкретных сведений или необходимых знаний), что это ценная добыча. Торопливо глотая завтрак, я едва не довел всех остальных до белого каления, без умолку разглагольствуя об этом зверьке и его родословном древе. Быстро покончив с завтраком, мы сфотографировали, измерили, взвесили, зарисовали зверька и наконец передали его Андре, наказав ему снять шкурку с уважением, которого заслуживала бы бутылка редкого марочного портвейна. Работа текла своим чередом до полудня, когда Андре принес наконец результат своих трудов. Тушка была набита идеально, и я не жалел похвал, но тут до нас со стороны кухни донесся поток недвусмысленной брани, из соображений приличия на чистом португальском языке. Мы замолчали, надеясь обогатить свои прискорбно скудные познания в португальском, но ничего не успели понять: между нами со скоростью, близкой к скорости света, мелькнула какая-то собака. За ней несся Ричи, завывая на всю округу, как патрульная полицейская машина. Его мы задержали, а собака тем временем скрылась за недалеким горизонтом.
— Что там стряслось, Ричи?! — крикнул я погромче, потому что он пыхтел, как паровоз.
