Крыса — очень нежная мать. Произведя на свет крысят, самка бережно складывает их в одну кучу и ложится на них, чтобы их согреть и скрыть от посторонних глаз. Она не выносит прикосновения посторонних к своему крысенку, и каждое такое прикосновение инстинктивно как бы смывает своим языком. Если кто-нибудь сделает попытку отнять у нее детей, она их начнет защищать, облизывать, мыть с таким неистовством, с такой силой, что часто обнажает мясо детеныша. Крысенок от боли пищит; писк заставляет невыносимо страдать материнское сердце. Крыса переходит от лизания к легонькому покусыванию и уже ничего не слышит, опьяненная своей материнской любовью.
Я пробовал трогать мать; она ничего не слышит. Она не слышит и не видит окружающего. Ее зализывания делаются сильнее, и в конце концов она как бы зацеловывает крысенка, загрызает его. Так крыса-мать в своей безумной любви часто съедает собственных детей.
У людей крепко укоренилось брезгливое отношение к крысам; неразумные родители часто пугают детей лягушками, летучими мышами, тараканами, жуками, ящерицами и крысами и развивают в них ложное чувство страха и отвращения, которое иногда остается у детей на всю жизнь.
Помню раз, когда я был болен, я занялся в постели дрессировкой крыс. Высыпав из ящика их штук сорок, я наблюдал, как они бегают по моему одеялу, взбираются на спинку кровати, на подушку. Я так засмотрелся на них, что совершенно забыл о докторе, который должен был прийти ко мне с минуты на минуту.
Я обернулся на звук шагов и увидел его на пороге.
— Здравствуйте… — начал, было, доктор, протягивая мне руку, но в это время глаза его остановились на моем маленьком крысином зверинце; он побледнел, вскрикнул и, как подкошенный, грохнулся на пол… И мне, больному, пришлось лечить доктора.
Сильный человек, не боявшийся входить в бараки, где он рисковал ежеминутно заразиться всевозможными бациллами, боялся ручных зверьков, которые бегали у меня по одеялу.
— Отвратительное животное, — говорят некоторые люди, в оправдание своей боязни крыс. — Вы только посмотрите: один хвост чего стоит.
— А чего стоит куриная лапа, — вы только разглядите хорошенько ее безобразную чешуйчатую сморщенную поверхность, — говорю я таким людям, смеясь. — И между тем с каким аппетитом вы ее смакуете, если она попадет к вам в суп.
— Но ведь крысы — первые разносители заразы.
— А кто в этом виноват? Если бы люди были чистоплотны крыса не была бы разносителем заразы. Кто не закапывает отбросы, которые служат пищею крысам, оставляя их гнить?
— Но крысы так дурно пахнут.
— Каждое животное, в том числе и человек, пахнет тем, что ест, и, если крыса не будет есть мясо, а только растительную пищу, она перестанет плохо пахнуть. Я знал красавицу дагомейку, которая выступала со мною в одном цирке. Но мы не могли переносить друг друга: ей казалось, что от меня дурно пахнет, а мне — что дурно пахнет от нее. Она употребляла в большом количестве чеснок и кокосовое масло, и от ее кожи и от дыхания исходил отвратительный для меня запах.
— Но ведь они портят книги, мебель, разные домашние вещи; это большое зло — крысы, — говорят люди.
— От человека всецело зависит, чтобы крысы ничего не портили в доме: стоит только где-нибудь на определенном месте оставлять ежедневно две-три кучки крошек с вашего стола, и крысы будут ходить в свой уголок есть, они будут сыты, и им незачем будет с голода портить в доме вещи. Крысоловка мала помогает человеку. Крысы плодятся до пяти раз в год, принося в среднем по 8–9 детенышей, т.-е. 45 детенышей в год; если каждая крыса будет плодиться, то каждый из детенышей в свою очередь принесет столько же через каждые два месяца. Какое значение имеет истребление человеком двадцати-тридцати крыс в год? Если же начать отравлять животных ядом, то они, околевая под полом, будут заражать воздух и, действительно, приносить людям страшный вред.
III В КРЫСИНОМ ПИТОМНИКЕ
У меня много крыс. Все они сидят в своих клетках, а я наблюдаю их жизнь и учу их зарабатывать себе хлеб вместе со мною на наших представлениях.
Я прежде всего стараюсь отучать их от пугливости. Они всего боятся. Стоит только пройти мимо клетки, как маленькие затворницы уже нервно вздрагивают усиками и нюхают воздух. А я постоянно искусственно тревожу своих воспитанниц, громко разговариваю возле клеток, кашляю, смеюсь, пою, бросаю на пол тяжелые предметы, двигаю стульями. При этом, я соблюдаю одно условие: крысы ниоткуда не получают пищу, кроме как из моих рук.
Целыми часами я стоял у клеток и изучал образ жизни крыс, здесь же я научился их разговору. Не раз мне удавалось видеть их борьбу. Особенно воинственными оказывались самцы. Стоя на задних лапках, они отражали передними удар противника. Во время битвы они издавали особенный писк, привлекающий к ним внимание остальных крыс. Я изучил этот крысиный писк, и, начиная кормление, подражал ему. Это оказывало на них магическое действие; крысы сбегались на писк со всех сторон.
С каждым днем крысы привыкали ко мне все более и более, и скоро они легко и охотно стали итти ко мне на зов и получать от меня молоко, белый хлеб, сахар и другие лакомства; я избегал давать им мясо, которое развивает в них кровожадность и делает менее восприимчивыми к учению. С каждым днем крысы становились все смелее; наконец они совершенно привыкли ко мне и доверчиво брали из рук моих пищу. Я кормил их несколько раз в день.
Через две недели, когда крысы стали мне совершенно доверять, я занялся их обучением — дрессировкой. Ведь должны же были они научиться зарабатывать себе хлеб? Я начал их выпускать из клетки на столик или тумбочку, делая это исключительно ночью, когда кругом стоит безусловная тишина и ни единый звук не пугает моих воспитанниц.
Что же делают мои крысы, очутившись на свободе в первый раз после долгого тюремного заключения? Они с любопытством и волнением обегают несколько раз кругом стола, а успокоившись, начинают умываться. Если они голодны, они становятся на задние лапки или свешиваются вниз, но не убегают, не бросаются на пол. Я тихо, бесшумно подхожу к столу, издавая призывный писк, потом осторожно кладу руку с приманкой на край стола. Крысы подходят к руке, сначала робко, далеко не так охотно, как запертые в клетке, обнюхивают руку, съедают приманку, но, под конец, решаются все-таки взобраться на мою руку.
Крысы еще очень пугливы. При малейшем моем движении они быстро убегают, хотя вскоре возвращаются обратно.
Я ежедневно терпеливо повторял эти опыты и скоро мог совсем свободно сжимать крыс в руке. Шаг за шагом я завоевывал доверие и привязанность дикарей. Крысы разгуливали по всей протянутой вперед руке, а я расхаживал с ними целыми часами по комнате.
