Мы покинули наши леса на целый год — время немалое, но мы вовсе не бездельничали. Я произвел на свет диссертацию, а Кэти — сынишку. В возрасте трех месяцев маленького Джеми уже увезли по воздуху в джунгли Малайи, а оттуда было рукой подать до Суматры. Мы пробыли там недолго, но успели встретиться со старыми друзьями и посмотреть, какие изменения произошли в наше отсутствие.
Я предпринял сентиментальное путешествие в свой старый лагерь у реки Ранун и уже заранее встревожился, когда увидел, что еще один громадный лесной массив расчистили под посадки; меня ошеломил и темп роста кампонгов Лау-Джохара и Лау-Рануна. Теперь здесь открылось такое оживленное движение, что местные жители даже построили мост через реку. На месте моей старой хижины лежала лишь кучка подгнивших бревен, но здесь по крайней мере лес и его обезьянье население остались такими же, какими я их помнил. Я застал врасплох семейку слонов у пещер, где были минеральные соли, и наконец-то сумел сфотографировать одного из этих нелюдимых гигантов. На обратном пути я повстречал Гитама, огромного одинокого сиаманга — он все еще вел жизнь изгнанника. Орангутанов в этих местах я не видел, но фиговое дерево было густо усыпано созревающими плодами, и я не сомневался, что в ближайшие дни сюда пожалует Ко со своей компанией. Мне очень хотелось дождаться и повидать их, но надо было спешить в Ачех, к Рийксенам, которые жили в новом бунгало, примыкающем к приюту для орангутанов в Кетамбе.
Джеми по всей форме был представлен шестнадцати молодым орангам, которые теперь разгуливали на свободе в джунглях возле лагеря Рийксенов. Орангутаны были в полнейшем восторге от этой крохотной белой обезьянки и подходили пощупать, обнюхать и поцеловать малыша, к его несказанному удовольствию. Джеми блаженно гулил, не ведая, что ему грозит довольно реальная опасность: ею могли умыкнуть в гнездо на верхушке дерева.
Это было чудесно — смотреть, как эти прекрасные животные свободно разгуливают по деревьям, лакомятся листьями вьющейся мимозы и ладят себе гнезда на ночь. Многие были освобождены из жестоких рук; одна почти взрослая самка целый год просидела взаперти в старой машине, а другой оранг получил сильные ожоги электрическим током. Теперь оба мира были к их услугам: лес давал им свободу, а люди — уверенность, что им никогда не придется голодать. Рис и папайя в случае необходимости всегда были готовы для них в часы трапезы.
Нас очень обрадовало успешное осуществление планов Германа, но оказалось, что его успехи отнюдь не ограничиваются выручением из неволи орангов. Он видел в этих местах множество диких орангов. Некоторые из них очень заинтересовались новичками и несколько дней бродили вокруг лагеря, подсматривая, что там творится. Я очень огорчился — мне так и не удалось повидать ни одного из них — и не мог не позавидовать Кэти, которая ухитрилась увидеть единственного дикого оранга за все время нашего визита, как раз когда меня не было!
В других местах орангов ждали гораздо менее радужные перспективы. Нас ошеломила скорость, с которой распространялись поселения человека на севере Суматры. Долина Аласа была испещрена лысинами ладангов, тянувшихся вдоль берегов, там, где еще пятнадцать месяцев назад стояла зеленая стена джунглей. Даже в границах резерватов были разрешены новые лесоповалы по концессиям, и тяжелая техника крушила жилье орангов с невиданной дотоле скоростью. Сколько это может продолжаться? Хватит ли у кого-нибудь здравого смысла и власти, чтобы положить этому конец? Мне трудно ответить. После двух десятков лет, полных политических и экономических потрясений, сто тридцать миллионов индонезийцев — громадная сила, и их стремление к скорейшему прогрессу вполне можно понять. Нет сомнения, что орангутаны потеряют еще значительную часть своей территории. Нам остается только надеяться, что величественные известняковые горы, служившие им до сих пор надежным убежищем, смогут устоять перед этой последней волной натиска человека.
Судьба орангутана вовсе не стала неразрешимой проблемой. Рыжую обезьяну еще можно спасти, но для этого потребуются значительные средства и добрая воля людей в международных масштабах, чтобы предпринять необходимые шаги и организовать настоящие резерваты на лесных пространствах, где могли бы обитать большие, совершающие далекие переходы и хорошо размножающиеся популяции. Конечно, нелегко сопоставить ценность этого уникального животного с гораздо более очевидными коммерческими прибылями, но я уверен: настало время остановиться и подумать, прежде чем мы сотрем с лица земли еще один вид — нашего близкого родича, собрата-обезьяну — маваса.
Из книги известного английского натуралиста Альфреда Рассела Уоллеса (1823–1913) «Малайский архипелаг». Спб., 1869 (прим. перев.).
Джейн Гудолл — автор книги «В тени человека» (М., 1979). Вместе со своим мужем Гуго ван Лавиком написала книгу «Невинные убийцы» (М., 1977). Перу Гуго ван Лавика принадлежит книга «Соло» (М., 1977) (прим. перев.).
Кампонг — индонезийская деревня (прим, перев.).
Паранг — длинный кривой нож (прим. перев.).
Падь — вид риса (прим. перев.).
Дуриан (Durio zibothinus), имеющий крупные колючие плоды с одуряющим резким запахом, привлекает многих обитателей леса, особенно орангутанов (прим. ред.).
Дерево рода Nephclium, желтые шарообразные плоды которого родственны китайским орешкам (прим, перев.).
Шрифт Джави существует в Малайзии (прим. перев.).
Один галлон — около четырех литров (прим. перев.).
Ладанг — поле (прим. перев.).
Смола сосны каури (агатис) (прим. перев.).
Саронг — кусок ткани, который оборачивают вокруг бедер и носят как длинную юбку; мужская и женская одежда народов Индонезии (прим. перев.).
Шерстокрыл относится к особому отряду млекопитающих, два вида которых распространены в Юго-Восточной Азии (прим. ред.).
