следы медвежонка петляли между деревьями и в конце концов привели к старой дуплистой липе. Кора на стволе была сплошь исцарапана медвежьими когтями. Ясно, где-то в дупле спрятался Мишка.
У ребят отлегло от сердца.
— Давай, Колька, попробуем выгнать его оттуда, — предложил Петька и, схватив жердину, принялся колотить ею по стволу.
Но медвежонок не отзывался.
— Эти бездельники псы так напугали его, что он даже своих мальчишек боится, — в сердцах сказал Генка. — Что же будем делать?
— А вот что! — сказал Колька и достал из кармана звонок.
Петька и Генка от удивления ахнули.
— Молодец, Коля! — вырвалось у Пети. — Давай залезай на дерево.
Вместе с Генкой они подсадили Кольку. Когда он забрался на толстую ветку и, упираясь в нее ногами, зазвонил над самым дуплом в звонок, оттуда показалась голова медвежонка.
— Мишенька, Мишуха, — ласковым голосом произнес Колька и дал ему кусок сахару. — Пойдем со мной в Сиин, — и спрыгнул на снег.
Медвежонок вылез из дупла, осмотрелся и тоже спрыгнул с дерева. Потом сел на задние лапы и передние положил на плечи Кольке. Тот дал ему еще кусок сахару. Мишка слизнул языком сахар с Колькиной ладони, захрустел.
Только теперь Генка заметил, что на медвежонке нет ошейника, и спросил:
— Как же мы его домой поведем?
— Очень просто, — сказал Колька и показал звонок.
Став на лыжи, он зашагал, сильно тряхнув звонком.
Медвежонок сразу встрепенулся и пошел за Колькой, неуклюже переваливаясь и слегка припадая на левую переднюю лапу, которую, видимо, поранили собаки.
Когда Колька рассказал деду о случившемся, старый Догдо не сразу ответил. Пожевал губами черенок черной, сильно прокуренной трубки, задумался. Потом вынул ее изо рта, выколотил об угол скамейки и сказал медленно:
— В другой раз убежит, звонком не заманишь его.
— Мы решили покрепче шалаш сделать, — сказал Колька, — чтобы двери на засов запирались.
На широкоскулом морщинистом лице Догдо появилась улыбка.
— Все равно твой шалаш чужой будет ему.
— Почему чужой? — не понял Колька.
— Человека в свой родной дом тянет. А зверя, однако, тоже в свой — в лес, бата, — ласково сказал Догдо и, заметив, что Колька загрустил, добавил: — Ладно, пока он ребенок — не страшно.
— А где будешь летом его держать? — спросил Надыга Догдович.
— Как это где? Мы в пионерский лагерь поедем. И медвежонка с собой возьмем.
— Там тайга совсем близко, — заметил дедушка. — Ладно, бата, приведи медвежонка, я ему кусочек левого уха отрежу.
— Зачем? — не понял Колька.
— Отметину сделаем ему. Если в тайгу убежит, по отметине искать его будешь. Летом много медвежат в лесу бродит. А у твоего отметина будет...
3
...Утро, когда собирались выехать в летний лагерь, выдалось тихое. Солнце стояло высоко в чистом небе. Лишь на горизонте, где возвышался горный хребет, клубились небольшие легкие облака. На кустах и травах обильно лежала роса, и веяло от них приятным холодком...
В десятом часу от берега отчалили семь батов. В переднем — «флагманском» — бате сидели Надежда Петровна с девочками-первоклассницами. Правил батом школьный завхоз Чауна, пожилой худощавый удэгеец.
Позади, замыкая колонну, плыли Колька, Петька и Генка. На дне лодки, устланном травой, дремал медвежонок. То ли его с непривычки укачивало, то ли разморило зноем, но не успели пройти и километра, как Мишка свернулся клубком, спрятал под левую лапу голову и захрапел.
К вечеру прибыли на место. Быстро выгрузили имущество и стали размещаться в шалашах. А когда солнце ушло и лес окутали сумерки, на холмистом берегу реки вспыхнул костер.
Лагерь состоял из десятка кедровых шалашей с низкими односкатными крышами. За шалашами — широкая площадка для пионерских линеек, выложенная по краям дерном и усыпанная желтым песком. В центре площадки — высокий, гладко обструганный шест для подъема флага. А на обоих берегах реки — тайга, зеленая, густая, с вековыми деревьями, поднявшими свои вершины к светлому небу. Богата она в эту пору. Все здесь под руками: и птица, и рыба, и дикий чеснок — черемша, и ягод разных — тьма...
Побежали веселые дни пионерского лета. Общую радость, казалось, разделял и медвежонок. По совету Чауны, Колька на короткое время давал своему питомцу волю.
Побродит Мишка с полчасика вдоль берега и сам вернется на свое насиженное место. А однажды, когда выдался особенно жаркий день, даже полез в реку купаться. Поплавал, понырял — и, довольный, вылез из воды.
Словом, медвежонок постепенно привыкал к новой обстановке и вел себя, как говорила Надежда Петровна, вполне прилично. Теперь ему уже не давали сахар, чтобы не рос сластеной, но к звонкам он по-прежнему был очень чуток. Звякнут ли на кухне стаканы или металлическая посуда, — встрепенется, навострит уши.
Подошло время рунного хода лосося. Кто только не ловит рыбу в эту страдную пору! Правда, в верховьях таежных рек она уже не такая жирная, как в низовьях.
Удивительная рыба этот тихоокеанский лосось. Он устроен природой по-особому: вылупившись из икринки в какой-нибудь затерянной в тайге безымянной протоке, крохотный, величиной в спичку малек потом скатывается по течению и плывет из реки в реку, пока не попадет в могучий Амур, а оттуда — прямым путем в бурное Охотское море. Проходят три, редко четыре года, и уже взрослой, почти в метр длиной и в несколько килограммов весом, кетиной начинает свой долгий поход на родину, то есть в ту самую далекую протоку, где когда-то появился на свет. Причем — и это самое удивительное, — отложив в родной речке икру и оставив потомство, рыба тут же на перекатах гибнет...
В иное лето в реки заходит столько кеты, что поставишь в воду весло, и оно не падает.
На берегу появляются высокие амбары на тонких сваях, так называемые вешала, где вялятся на ветру рыбьи тушки, превращаясь в юколу. Тут же удэгейцы коптят кетовые спинки и брюшки, промывают в грохотах икру и солят ее в пузатых бочонках.
Не дремлют в это время и медведи. Они тоже рыбачат. И не хуже людей. Наловит косолапый целую гору рыбы, зароет в укромном
