Вэла, насколько я могла судить, по уши влюбилась в сэра Малькольма, и я – тоже. Его ежегодные приезды на Гавайи стали для меня праздником: он обязательно приезжал в Парк и плавал с Вэлой, а кроме того, часто приглашал меня (и Тэпа, если он не отсутствовал) позавтракать или пообедать где-нибудь вместе и озарял мой день упоительно нелепыми разговорами. Он был очень умен и порой, перестав шутить (хотя и не надолго), с жадным интересом принимался расспрашивать меня о сообразительности или поведении дельфинов, что тоже доставляло мне большое удовольствие.
Почему-то мне никогда не приходило в голову спросить Малькольма, чем он зарабатывает на жизнь. По правде говоря, одевался он настолько элегантно и отдыхал так подолгу, что ему словно бы вообще не приходилось работать – во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление.
По-моему мы были знакомы уже два, если не три года, прежде чем я, наконец, осознала, что он – не просто сэр Малькольм, а сэр Малькольм Сарджент, главный дирижер Лондонской филармонии. После этого были чудесные разговоры о музыке – то есть говорил он, а я слушала. Однако самое мое любимое воспоминание о сэре Малькольме связано с тем случаем, когда он поддался моим настояниям и, изменив своей старой подружке Вэле, в первый раз решил поплавать с вертунами.
Он остановился по пояс в воде на мелком месте в Бухте Китобойца, и к нему тихо подплыли маленькие вертуны, такие глянцевитые и грациозные, с любопытством глядя на него кроткими темными глазами. Все движения Малькольма были очень изящны и, сдержанны, а потому вертуны его не испугались. Минуту спустя они окружили его тесным кольцом, прижимались к его рукам и прямо-таки умоляли, чтобы он с ними поплавал. Он поглядел на меня и сказал с восторгом:
– Чувствуешь себя так, словно увидел, что в саду и правда живут феи.
Непредвиденные обстоятельства, именитые посетители – очаровательные и не совсем очаровательные, – финансовые трудности, трудности с персоналом: всякий, кто чем-то руководит, непрерывно барахтается в подобных заботах. Читая «1000 ночей в опере» (автобиографию Рудольфа Бинга, директора нью-йоркской «Метрополитен-оперы»), я чуть ли не на каждой странице сочувственно посмеивалась. Но ему еще повезло. Все-таки «Метрополитен» – заведение чисто сухопутное.
Один из самых кошмарных, хотя одновременно и самых смешных эпизодов за все время моей работы в Парке начался как безобидный эксперимент. Мы с Ингрид заинтересовались идеей символического вознаграждения, когда подопытное животное в качестве поощрения получает вместо корма какой-то предмет, который позже может обменять на корм. Шимпанзе вполне усвоили этот принцип и усердно трудились, например, нажимая на рычаги, ради жетонов, которые могли потом опустить в прорез специального автомата (шимпомата), чтобы в обмен получить виноград. Разумеется, деньги – это тоже пример чисто символического вознаграждения, и мы, люди, давно уже приучились работать ради него. Идея символического вознаграждения иного рода в сочетании с приемами оперантного научения привилась в психиатрии – эти приемы используются в психиатрических лечебницах, в тюрьмах, с детьми, у которых нарушена психика, с малолетними правонарушителями и т. д.
Мы подумали, что было бы интересно ввести систему символических вознаграждений в работе с дельфинами. Если это удастся, то будет что показать в Театре Океанической Науки.
Я отправилась по своим любимым охотничьим угодьям на поиски подходящего символа. Требовалось что-то бросающееся в глаза, то есть яркое, что-то водонепроницаемое и предпочтительно способное плавать, что-то настолько маленькое, чтобы с ним удобно было манипулировать, но и настолько большое, чтобы дельфин не мог его проглотить. Я давно уже убедилась, что проще не изготовлять новый реквизит самой, а обойти магазины и лавки на набережной в Гонолулу, которые обслуживают рыбаков, яхтсменов и аквалангистов.
Вот и на этот раз я нашла как раз то, что искала: поплавки для буксира, которыми пользуются водные лыжники, – ярко-алые пластмассовые цилиндры длиной около 10 сантиметров и диаметром 6,5 сантиметра. Они были легкими, прочными, водонепроницаемыми и отлично держались на воде.
Для работы с символическим вознаграждением мы выбрали Кеики, поскольку он был восприимчив ко всему новому, а кроме того, как раз тогда мы перевели его в Театр Океанической Науки. Сначала мы обучили его подбирать поплавок, приплывать с ним к дрессировщику и обменивать его на рыбу. Затем мы научили его класть поплавок в корзину. Когда эти поведенческие элементы были полностью сформированы, мы обучили его класть в корзину два-три поплавка, затем мы опрокидывали корзину, а Кеики притаскивал по одному поплавку и «покупал» себе рыбу. Чтобы Кеики было удобнее, мы установили корзину в воде дном вверх: вместо того чтобы бросать в нее поплавки через край, он подныривал под нее и выпускал поплавок, который, всплыв, оставался в корзине. Плавучесть – чрезвычайно удобное свойство находящихся в воде предметов, которое мы с нашим «сухопутным» мышлением слишком уж часто упускаем из виду.
Когда этот номер был как следует отработан, мы включили его в представление. Мы просили Кеики сделать что-нибудь, например перепрыгнуть через протянутую руку дрессировщика, и вознаграждали его не рыбой, а поплавком, который он прятал в корзину – свою дельфинью копилку. Затем мы давали сигнал для какого-нибудь другого поведенческого элемента, а потом для следующего, пока в корзине не набиралось четыре-пять поплавков. Тогда мы опрокидывали корзину, Кеики по одному подбирал поплавки, подплывал к дрессировщику и «покупал» рыбу.
Это было забавно и открывало соблазнительные перспективы. Мы уже предвкушали, как будем вести представление вообще без рыбы – которую животное получит, только вернувшись во вспомогательный бассейн. Зрелище обещало быть эффектным и с налетом таинственности. Такая готовность дельфинов удовлетворяться символическим вознаграждением была бы очень полезна для работы аквалангистов с дельфинами в открытом море – аквалангистам не так уж нравится плавать с карманами, полными рыбы, в водах, где кишат акулы.
Однако с отсрочкой вознаграждение Кеики смирился без особого удовольствия. Возможно, для этого номера было бы разумнее выдрессировать какое-нибудь другое животное, сразу же начав с символических поощрений, чтобы они воспринимались как нечто само собой разумеющееся. У Кеики развилась неприятная привычка – когда ему надоедали символические поплавки, он поощрял себя сам, отрыгивая три-четыре рыбешки из предыдущего обеда и снова их съедая. Зрелище было по меньшей мере странным, а если рыбы уже успевали частично перевариться у него в желудке, то и отвратительным.
