А солнце тем временем спускается все ниже. Наконец Михаэль со мной соглашается, что разумнее будет переночевать здесь, на краю высохшего озера, а не забираться в его середину. Разумеется, мы ругаем зловредных ослов. Мы ведь еще не знаем, что завтра утром будем рады расцеловать им хвосты за их сегодняшнее непослушание…
Самолет мы решили оставить на ночь там, где он стоит, – на ровной соляной поверхности дна высохшего озера; отсюда легче будет снова подняться в воздух. Для ночлега же я расставляю большой треножник от кинокамеры и накрываю его сверху единственной москитной сеткой, которая у нас с собой. Разумеется, целиком ни один из нас не может поместиться под этим сооружением: ростом мы оба, слава богу, по 1,9 метра. Поэтому голову и половину туловища с руками мы прячем под сетку, а ноги закутываем в одеяла и выставляем в разные стороны: я свои – на север, а Михаэль – на юг. Я очень горд своим изобретением.
В половине восьмого наступает кромешная тьма, ветерок совсем стихает, и становится душно. Почти одновременно москиты переходят к массированному налету. То и дело кому-нибудь из них удается проникнуть под нашу сетку, а стоит только начать в темноте от него отбиваться, как разваливается все наше шаткое сооружение. Словом, через полчаса Михаэль с проклятиями поднимается и уходит спать в «Утку», предварительно плотно закрыв все окна. Но для меня там слишком душно – я остаюсь на воздухе, лежу на спине и разглядываю звезды.
Я почему-то никак не могу найти Южный Крест, о котором непременно упоминается во всех книжках о тропиках. Я не очень-то разбираюсь в звездах. Где-то далеко, за горой Ленгаи, мигают зарницы, но ведь сейчас как раз короткий засушливый сезон, так что непогода не предвидится.
Я размышляю в приятном полудремотном состоянии: там, наверху, на небе, сейчас спутник чертит свои витки над экватором… Интересно!
А тем временем тучи сгустились. Правда, я уже давно заметил, что ночью любое безобидное облачко выглядит грозной черной тучей. Поблизости завыла гиена, потом рыкнул лев. А ведь днем все выглядело таким пустынным и безжизненным! Но животные здесь, оказывается, все же есть. Вдруг мне показалось, что лев где-то поблизости, в лучшем случае метрах в тридцати. Но это, конечно, плоды воображения: такие опасения внушают только ночь и одиночество.
Небо уже на две трети заволокло тучами, только на севере еще проглядывает звездный узор. Внезапно поднялся сильный ветер, и вся мошкара мигом куда-то исчезла. Зарницы сменились настоящими молниями, загрохотал гром. Мне стало как-то не по себе. Если здесь действительно начнется тропический ливень, дно озера мгновенно превратится в болото, в котором наш самолет может затонуть или во всяком случае безнадежно увязнуть. Я вскакиваю, бегу к Михаэлю и бужу его. Он сразу же кидается к управлению и включает мотор. Но за это время уже поднялся сильный штормовой ветер, который не дает ему развернуть самолет, чтобы выбраться со дна озера на сухой берег. Уже упали первые тяжелые капли дождя, а машина никак не может справиться с ветром: как только Михаэль направляет ее пропеллером к пологому склону берега, бешеный ураган заносит хвост в обратную сторону.
И тут полил ливень. Мы знаем, что нас ждет, поэтому я вылезаю из машины и при свете полыхающих молний ощупью пробираюсь вдоль корпуса самолета к хвосту и всем телом налегаю на него, стараясь сдвинуть вбок. Почва под ногами уже вся раскисла, ноги мои скользят, сандалии я уже где-то потерял, и их засосало жидкое месиво. Я стараюсь босыми ногами уйти поглубже в это соленое тесто, чтобы найти упор. Я толкаю сзади, а спереди тянет мотор в 260 лошадиных сил. Вдруг хвост с силой вырывается у меня из рук и опрокидывает меня на землю лицом прямо в эту отвратительную жижу. Я поднимаюсь на ноги и едва успеваю снова ухватиться за самолет. Наконец под потоками дождя нам удается победить ветер и повернуть машину к берегу. Она благополучно взбирается по пологому склону и вот уже наконец стоит наверху, на твердой песчаной почве с редкими кустиками травы.
Михаэль включает внутреннее освещение и прожектор на правом крыле; но луч падает лишь вперед, и нам приходится в кромешной тьме добираться до того места, где мы оставили все свое снаряжение. Каждый хватает то, что ему попадается под руку, тащит к самолету и забрасывает либо под крылья, либо через окно внутрь. Мы промокли буквально до нитки, но я даже рад этому, потому что вода, к счастью, смыла с меня всю соль.
Наконец ливень становится таким безудержным, а раскаты грома такими оглушительными, что мы вынуждены отказаться от спасения своего добра – все равно оно безнадежно промокло. Мы забираемся в самолет и падаем без чувств на сиденья.
С нас течет. Поскольку заметно похолодало, мы предпочитаем стянуть с себя мокрые рубахи и штаны и уж лучше сидеть нагишом. Все равно нас никто не видит. А снаружи завывает ураган. Я чувствую, как он подхватывает самолет под крылья и старается оторвать от земли. Но это ему, к счастью, не удается: колеса стоят на прочных тормозах, и кроме того, я успел бросить под них еще два тяжелых ящика.
Мы накидываем себе на голые плечи кожаные безрукавки на овечьем меху и ждем. Надо мной, как всегда, протекает обшивка, и я напяливаю себе на голову старую шляпу, которая валялась в самолете.
Молнии сверкают одна за другой, а наша «Утка» стоит на возвышенном берегу плоского, как тарелка, озера. При этом мы хорошо помним, что она сделана из металла…
– По всем законам физики молния непременно должна ударить в наш самолет, – говорю я Михаэлю. – Будет чудо, если это не случится в следующий же момент.
– Да, дело дрянь, – говорит он. – Но мы же все равно ничего изменить не можем. Нам сейчас остается только одно – ждать.
Он прав. Я смотрю в окно на разбушевавшуюся стихию и думаю о том, что гроза все-таки необыкновенно величественное явление природы. Я начинаю следить за промежутками между молнией и громом; постепенно они становятся все больше. Центр грозы, видимо, уже переместился несколько дальше, но ливень все еще не прекращается. При вспышке молнии я вдруг обнаруживаю, что сухое ложе озера все заполнено водой! С содроганием я подумал о том, что было бы, если бы ослики не удрали! Мы бы сейчас очутились в воде вместе со всей своей поклажей за 10 километров от берега. По всей вероятности, к этому моменту вода доходила бы нам уже до пояса или до груди и у нас не было бы ни малейшей надежды выбраться по вязкому дну из этого рассола на берег…
На какую глубокую мудрость все-таки иногда способны ослы!
– Через десять дней, когда мы вернемся домой, в Европу, – говорит Михаэль, – люди нас опять начнут спрашивать: ну как, хорошо отдохнули на своем курорте?
