Он видит давнишнюю их повозку и железную подножку, на которую он ступает, видит люшню и корзину на руке матери, ощущает в руке тянучку и во рту — освежающий вкус тянучки семидесятилетней давности, но при этом знает не зная, что все это только сон, и на сердце становится тяжело и печально.
Когда он проснулся, у постели сидел аптекарь. Старик не сразу собрался с мыслями, потом, словно прося прощения, улыбнулся.
— Заснул я…
— Вот и хорошо, дядюшка Ихарош. А я мыло принес и все необходимое. Геза-то мне строго наказал… хотя, если б я знал, сам принес бы. В этом Гезе три сержанта пропало да один сборщик налогов.
— Хороший он человек, хоть и кричит иногда. И доктор хороший…
— Да кричать-то зачем? Можно и потише хорошим человеком быть и хорошим доктором. Уж сколько раз я твердо решал, что тоже стану на крик с ним беседовать и так же глазами вращать, да вот беда, всякий раз забываю, шут возьми его, этого эскулапа! И вот ведь беда, очень он мне по душе… А еще я принес вам многочисленные приветствия от щенка по кличке Репейка. Чувствует он себя хорошо и, если Розалия не закормит его до смерти, будет встречать вас у двери в аптеку.
— Очень я привязался к этому душевному песику. Будто человек был со мной рядом. Очень мне его не хватает, я ведь иной раз вслух раздумываю, а он будто и понимает мои слова…
— Я его во двор выпустил, чтоб не чувствовал себя узником, — сказал аптекарь. — Выйти оттуда он не может, да и не думаю, чтобы такой щенок убежал. Разве сманит кто.
— Сманить его нельзя…
Тихо отворилась дверь, и вошел главный врач в сопровождении сестры. Аптекарь встал, а сестра подошла к окну и подняла жалюзи.
— Больной спал, — сказала она, — но сейчас сумерки ни к чему.
Главный врач кивнул и взял морщинистую руку старика.
— Поспали хорошо?
— Очень хорошо, даже сны видел, хотя со мной это редко бывает, особенно в незнакомом месте.
— Ничего, к новому месту привыкнете.
— Да я и привык уже. Здесь тихо и лежать приятно, хотя за всю свою жизнь я, может, раз десять всего днем полеживал, да и то вряд ли.
— Надо теперь наверстать. Сон очень важен. Сестра принесет вам журналы с картинками. Очки при вас? Хорошо. Просматривайте журналы, читайте и думайте обо всем, кроме болезни, ведь износ еще не болезнь, и на старой телеге можно ездить, только осторожнее…
— Пожалуй, и мне уже пора, — сказал аптекарь, когда главный врач направился к выходу. — Завтра опять приду, дядя Ихарош. Что передать Репейке?
Мастер Ихарош остался один, а в коридоре врач и аптекарь взглянули друг на друга. Они были знакомы довольно давно и, помимо родственности профессий, их связывала просто человеческая дружба.
— Хотелось бы мне знать, увидит ли старик еще свою собачку!
— Если бы можно было привести собаку в больницу, пообещал бы наверное, что увидит, — сказал главный врач, — а так… предсказывать не берусь…
— Печально.
— А может, и не печально, только мы так воспринимаем. Ни ты, ни я не доживем до этого возраста.
— Что ж, и это печально, — проговорил аптекарь. — Ну, привет! Может, сейчас в аптеке тоже кто-нибудь печалится, потому что уже три минуты ждет лекарства. Надо бороться против печального…
Однако в аптеке никого не было, если не считать трех мух. Две из них попались между оконными рамами и как будто уже примирились с тем, что сквозь стекло вылететь нельзя, хотя с мушиной точки зрения это непонятно: что-то, которое с виду ничто, но при этом все-таки нечто. Чудеса! Несколько часов кряду они бились и ломали головы о стекло, а теперь, несколько обалделые, ползали по рамам и, встречаясь, потирали передние лапки.
— Что новенького?
— Ничего!
— Непонятно!
— Непостижимо!.. — И опять бросались на стекло.
Третья муха получила, правда, территорию побольше, дававшую весьма любопытную пищу как глазам ее, так и обонянию, однако все источники запахов, равно как и объекты наблюдения, скрывались в стеклянных или фарфоровых банках. К ним можно было приблизиться, но добраться до них было нельзя.
Итак, муха, испробовав все и убедившись в недостижимости желаний, совершила еще два-три круга, села на блестящие костяные чашечки весов и стала ждать, ибо ничего иного сделать не могла. Правда, она взлетела, когда вошел аптекарь, но теплое лоно чашечки очень к себе манило, и она опустилась на нее вновь, прямо напротив человека, который был непостижимо огромен, а в то же время — этого муха не знала — непостижимо коварен. Он незаметно взял пыльную тряпку и одним движением прихлопнул муху.
— Вот тебе, паршивка!
Муха сразу вскинула ножки кверху, но аптекарь продолжал злиться, хотя это не имело уже никакого смысла. Муху убил — и все-таки злился! Чего ему еще нужно?…
Он долго протирал чистой тряпочкой миниатюрную чашу весов, затем ушел в свою комнату и тут вспомнил о Репейке. Впрочем, вспомнил бы и так, ибо в двери показалась Розалия:
— Репейка целый кавардак устроил на складе. Лает, будто поймал кого.
— Милая Розалия, на нашем, так называемом складе кавардак устроить невозможно. Там испокон веков кавардак, а лаять — его право и даже обязанность. На то он и собака…
— Не морочьте мне голову, сама знаю, что не бегемот, но идти туда боюсь!
— Это другое дело! Пойдемте вместе, но скажите сперва, что приготовите на ужин.
— Еще не знаю. Если будет телячья печенка…
— Превосходно, тогда пойдемте. Если б яичница, я не пошел бы.
Но тут и аптекарь услышал лай Репейки — похоже было на то, что щенок спешно просит помощи:
— Она вот сюда ушла… вот сюда… ой, какая громадина!
К этому времени перед дверью склада покоились уже пять крыс, в образцовом порядке, — так выкладывают добычу на какой-нибудь аристократической охоте; аптекарь дивился, Розалия ужасалась, но мы-то знаем, что Репейка любил порядок.
— Вот сюда! — заливался Репейка. — Крыса вот сюда скрылась…
— Кажется, надо поднять ящик.
— Ох, не подымайте, — пришла в ужас Розалия, — она еще по ноге вскарабкается.
— Весьма сожалею, но оказаться трусливей Репейки не могу. Если же крыса все-таки побежит по штанине, предупреждаю заранее, я буду визжать, потому что это ведь такая гадость!
— Ой, не надо! Нее-ет! — И Розалия вдруг заверещала — так визжат рельсы под вагонами на крутом повороте, — потому что из-под ящика выкатилась крыса величиной с поросенка.
— Ррр-ррр! — кинулся на крысу щенок и покатился вместе с нею, так как она успела вцепиться ему в брылю и отпускать пока не собиралась, а аптекарь одним прыжком, достойным рекордсмена, оказался рядом с Розалией.
