А вовсе не все было хорошо. Юдаков и сам чувствовал что-то неладное: тошнота, озноб. Врачи сначала говорили, что для чудом вырвавшегося из объятий смерти это вполне естественно и преходяще, но вскоре грохнули короткие и страшные слова: «Не работают почки».
Еще недавно этот диагноз был смертельным, больной в несколько мучительных дней погибал от самоотравления. Но теперь имелась искусственная почка — умная и сложная машина, очищающая кровь от ненужных и вредных продуктов. Подкатили к койке больного нечто вроде стиральной машины, сверкающей никелем и эмалью, одну трубочку ввели в локтевую вену, другую — в бедренную. И зациркулировала кровь в той чудо-машине, возвращаясь в организм чистой и живительной. А собственные почки тем временем отдыхают, лечатся, сил набираются. Если им это удается, человек остается жив.
В новом «туре» борьбы за жизнь утонули один день, другой, третий. Уремия была тяжелой, Юдаков прекрасно понимал, что это значит и чем грозит, но держался удивительно спокойно, веря в силу своего организма. Он даже улыбался, встречая многочисленных посетителей, и улыбкой провожал их.
Только улыбки эти были разными. Своему начальнику, мудрому и бесконечно доброму профессору Бромлею он улыбался тревожно и виновато: «Не подвел ли своей бедой, не взгреют ли его за то, что научный сотрудник ушел в тайгу один?» Профессор улавливал эту тревогу и говорил: «Выздоравливай, все остальное чепуха». И отвлекал Толины мысли деловыми разговорами о том, что теперь надо будет форсировать работу.
Жену Зою и сестру Наташу Анатолий встречал улыбкой нежной и ласковой, Игоря — теплой и приветливой. И друзьям, и знакомым, и незнакомым улыбался — каждому с особым оттенком. Ему тоже все улыбались, но в тех встречах и улыбках была тщательно скрываемая тревога.
Юдаков выстоял, выжил и в этой беде. Через несколько дней его почки заработали — сначала чуть-чуть, потом увереннее, сильнее. И наконец насовсем укатили ту чудо-«стиральную» машину. Казалось, теперь все беды и опасения ушли. Он ел, пил, смеялся. Подолгу разговаривал, читал книги. Договорился с Бромлеем и Игорем о работе, которую хотел начать сразу же после больницы, обсудил план и содержание «Белой книги о тигре», наметили время защиты диссертации, которая, верил он, не могла не быть успешной. Зое обещал оторваться-таки от дел и всей семьей поехать отдыхать — в кои лета раз!
А ночами, когда в палате оставался один на один со своими мыслями, снова вспоминал и беспристрастно оценивал прожитое. И планировал будущее с учетом ошибок прошлого, а особенно — своего последнего маршрута.
Но смерть с дьявольским упрямством не отступала от намеченной жертвы. На четвертой неделе после длинной цепи несчастий Юдакова, в его брюшной полости вспыхнул погибельный пожар разлитого перитонита. Для всех он был неожидан и страшен, хотя основания для него все же были. Как ни хороша искусственная почка, а все-таки полностью заменить мальпигиевы тельца не может, потому что вместе с отработанными веществами из крови автоматически удаляется и много нужного, ценного — микроэлементы, витамины, гормоны, лекарства, и при этом какие-то токсины в организме остаются. А тут еще гангренозное омертвление пальцев настораживало — никак не проявлялась демаркационная линия между погибшей и здоровой тканью. В сильно переохлажденном организме кровь становится легко свертывающейся, возможны тромбы в самых неожиданных местах, а где тромб — там омертвление, разложение.
Но перитонит коварен. Хирурги воздерживались от сравнительно простой операции — ампутации пальцев, ожидая восстановления сил больного, а беспощадно встал вопрос о сложном и тяжелом вскрытии всей брюшной полости, вскрытии без каких-либо промедлений.
В больницу вызвали самых близких — жену, сестру, Игоря и объявили почти смертельный приговор: «Срочная операция неизбежна, и мы не надеемся, что снимем со стола оперированного живым. Очень мало шансов».
И все-таки со стола Юдакова сняли живым, хотя состояние его было крайне тяжелым. Длинную вереницу бед не выдержал даже могучий организм и неуемная жажда жизни. До полудня он оставался еще в сознании. Вечером к нему пришел Игорь. Толя просил, если не выживет, завершить их общее дело по изучению экологии тигра, хотя Игоря просить об этом нужды не было. Еще просил позаботиться о семье. Но и об этом не надо было говорить: Игорь — не просто верный друг, но и Человек с большой буквы.
После полуночи сознание сменилось бредом. Осунувшийся, с провалившимися глазами, землисто-бледный и мокрый от пота, он метался в простынях, уже не видя и не слыша плачущих около него, и обращался в своем забытьи или бреду то к одному, то к другому.
— Зоя, ты купила книжки Аркашке? А костюмчик? Помнишь, я говорил… да нет, не то… Игорек, сейчас будет совсем свежий след тигрицы, она пошла на охоту, а котята остались в том логове… Я с Гелой[9] пойду по следу, а ты жми в пяту. Завтра мы должны замкнуть круг ее следов… Гордей Федорович, ну за что вы меня ругаете? Я казнюсь больше вашего… Ах, если б знать, где упасть! Как богаты все мы задним умом!.. Игорь, быстрее, вон медведица с медвежатами! Заснять надо! Я буду подходить с камерой, а ты страхуй меня. Видишь, злится… Женя, передай, пожалуйста, профессору, что черновик диссертации будет готов к конгрессу. Я буду в Москве… И скажи Олегу Гусеву, что статью для журнала я пишу… Нет, нет! Не хочу! Я должен жить! Господи, какая жара… Какая духота… Зоя!.. Батя… Игорек…
Потом пошли бессвязные слова, среди которых с трудом можно было расслышать лишь: «Как больно… Пить… Умирать на полдороге… Страшно… Не хочу… Не хочу… Не хочу…» Крик и стон сменились шепотом, потом еле заметным движением густо посиневших губ…
Утром он умер, не приходя в сознание…
Предо мной лежит газета «Дальневосточный ученый» с некрологом «Памяти товарища». С фотографии спокойно смотрит живой Юдаков. Круглое, типично русское открытое лицо, обрамленное короткой черной бородкой, высокий лоб, резко очерченные губы сильного, волевого человека. Рядом еще две фотографии: на одной Анатолий тянет по заснеженной речке тяжелую нарту с убитым медведем, на другой — он с Игорем и друзьями только что разгрузили вездеход, сидят на полевом снаряжении и улыбаются.
Я еще раз пробегаю глазами по давно знакомым строчкам некролога: «После тяжелой болезни, последовавшей за трагическим случаем в тайге… ушел из жизни полный оптимизма, прекрасный полевик-натуралист… В 1969 году приступил к сложному исследованию экологии амурского тигра, связанному с длительными трудными скитаниями… Готовил популярную рукопись «Белая книга о тигре»… Прекрасные, оригинальные публикации. Мысль о неожиданной утрате полного энергии Анатолия Григорьевича не вяжется с его ярким, всегда живым и энергичным обликом…»
