15
Хорошо, что он успел полистать справочники. За два года плавания литературы у доктора скопилось много, но по отравлениям, как на грех, информация была скудная.
В шестьдесят восьмом году в Японии свыше тысячи человек заболело, а девять погибло от болезни «Юсо» — результат употребления в пищу рисового масла, загрязненного полихлорированным афелином. Рисовое масло экипаж «Орфея» не ел.
В шестидесятые годы в Англии ученые столкнулись с таинственным заболеванием, от которого погибли десятки тысяч индеек. Позже удалось выяснить, что птиц кормили заплесневелыми земляными орехами. Оказалось, что плесень вырабатывает яд — афлотоксин. Опять не то!
Единственный продукт, что ела вся команда, исключая, возможно, капитана, — рыба.
Тропические рыбы, особенно иглобрюхообразные — им была посвящена глава справочника — могли подбросить любой сюрприз. В печени, икре, молоках собаки-рыбы, например, содержится сильнейший яд — тетродоксин. Смертность от отравления этим ядом составляет шестьдесят процентов.
В Японии собаку-рыбу употребляют в пищу как деликатесное блюдо под названием «фугу». Его разрешают готовить в ресторанах, имеющих специальный патент, и все равно ежегодно сотни японцев отправляются на тот свет, отведав лакомое кушанье.
Собаку-рыбу команда не ела, на ужин был приготовлен обычный промысловый окунь. Но, оказывается, существуют так называемые вторично ядовитые рыбы. Токсины, вызывающие отравления рыбами этого типа, содержатся в водорослях. Водоросли поедает промысловая рыба и…
Сигуатера… Неприятное слово. Сигва — на местном наречии назывался моллюск, вызвавший массовое отравление людей в Гаване в конце прошлого столетия.
Вот здесь симптоматика, что называется, била в «яблочко», кроме, пожалуй, горящего моря.
Утешало, что помощь при отравлении ядовитыми рыбами не требовала каких-то особых действий и медикаментов. Промывания с адсорбентом, сердечные средства, покой.
Они теперь уже вчетвером обошли судно. Всего в каютах, кубриках, служебных помещениях было обнаружено восемь больных, трое из них в тяжелом состоянии. Да еще два покойника.
— Значит, так, — сказал Кленкин, — пострадавших в столовую. Выкинуть к черту столы, положим на матрасы.
— Я полагаю, речь идет о живых?
— Ваша ирония неуместна, Виктор Павлович. Я разворачиваю лазарет и начинаю оказывать помощь, а вы обеспечиваете внутрисудовую транспортировку пострадавших. Переведите стюарду, чтобы тащил сюда с камбуза все тазы, ведра, словом, все емкости.
— Это вы мне? — изумленно спросил старпом.
— Вам. Трыков, живо пройдись по офицерским каютам. Может, что есть из медикаментов. У меня один шприц и две капельницы. Мало.
— Есть.
Трыков в каюте старшего помощника нашел аптечку, коробку со шприцами одноразового пользования.
Минут через пятнадцать в столовой траулера был развернут лазарет. Трыков с такой лихостью выбрасывал в коридор кресла, что старпом сказал:
— Гляди, Семен, капиталисты тебе счет предъявят.
— Н-на том свете. Вообще, свет неплохо бы зажечь, не видно ни черта. Н-на такое помещение — три иллюминатора с кулак величиной. Н-не столовая, а кандейка… Я маленько освобожусь, попытаюсь вспомогач запустить.
Больных перенесли в столовую, положили на поролоновые матрацы.
— Ты как себя чувствуешь? — спросил старпом у мальчишки-стюарда.
— Хорошо, господин.
— Тогда пройдем еще раз по судну. Доктор, я отпущу шлюпку и передам капитану, что все пока в порядке. При первой возможности выйдем на связь.
— Согласен.
— Ну-у, если уж вы согласны, лечу пулей.
Трыков быстро освоился в лазарете.
— А в-вот у нас на лодке… Операционную во втором отсеке за-за десять минут разворачивали с доктором. Я стерилизатор врублю, приготовлю доктору мыться, а моряки простынями отсек завешивают. Комплекты стерильного белья с собой брали. Вы заметили, доктор, я и-икать перестал?
— Заметил, заметил. Бери шприцы и вводи тяжелым кофеин, камфару. А я пока капельницу налажу. Остальных промывать, сифонить. Жаль активированного угля мало.
— Думаете, отравление?
— Почти уверен. Почти…
— Чем?
— Возможно, рыбой.
— А вместо активированного угля что сойдет?
— Сбитый яичный белок.
Вернулся старпом. Вид у него был мрачный. Вслед за старпомом в столовую прошмыгнул стюард.
— Слышь, м-малый, — спросил у него Трыков, — у вас в провизионке эти… ко-коки есть?
— Ко-ки? — с изумлением переспросил стюард.
— Ни бум-бум. Яйка, курка…
— Вы уж на эсперанто бы шпарили, Трыков. Все-таки международный язык. Мухамед, — обратился старпом к стюарду на английском, — есть на судне куриные яйца?
— О да, сэр, — рожица стюарда просияла.
Стюард побежал разыскивать яйца. Когда дверь за ним захлопнулась, старпом сказал:
— В машинном отделении еще четверо. Ничего, шевелятся. Одному мне их не дотащить. А как эти?
— Пока трудно сказать, — пожал плечами Кленкин. Коротко взглянул на старпома. Тот был бледен.
«А что, ситуация необычная. Это не шторм, не авария. Такое с непривычки пострашнее…»
— Док, ты готов доложить капитану?
— Минут через двадцать. Закончу вот с тяжелыми. Да и тех четверых посмотреть нужно.
— Режь, коли́ — твое дело. Но капитан там на ушах стоит. — Он вдруг прислушался.
Кто-то брел по коридору, шаря руками по стенам.
Старпом распахнул дверь, посветил фонарем.
В дверном проеме возник плотный, пожилой человек. Темное, с запавшими глазами лицо, седая шотландская бородка. Он с изумлением уставился на Кленкина, перевел взгляд на больных, лежащих на матрацах.
— Кто вы, господа? — спросил он по-английски.
— Русские. Пароход «Солза». Оказываем вам помощь. А вы?
— Бауэр. Механик.
— Почему мы не нашли вас в каюте? — удивился старпом.
Механик усмехнулся.
— Я валялся в ванной. Меня вывернуло наизнанку. Проклятая рыба.
— Проходите, доктор вас посмотрит.
— Я уже ничего, только туман перед глазами. Дайте воды.
«Черт возьми, а ведь я понимаю, о чем они говорят. С перепугу, что ли? — с удивлением подумал Кленкин. — Значит, не зря я вечерами учил английский».
Он налил механику воды в пластмассовый стаканчик.
Механик хлебнул и, выпучив глаза, прохрипел:
— Вы спятили? Это кипяток. Я обжог глотку.
— Кипяток? — удивился старпом. — Откуда у вас кипяток, док?
— Вода холодная. Ему кажется. Симптом отравления.
