Стоят внимания и мальчишки — продавцы песка для чистки самоваров, и мойщики ковров, и верзилы, торгующие примусными иголками, — всех не перечтешь.
Званый обед удался на славу.
Настоящий шашлык во все времена был событием. Ни для кого не секрет, что из целого барана шашлычного мяса набирается только на четыре шампура, остальное идет на другие блюда.
Датико не только много пел, но и тостами как-то особенно блистал. Правда, один из последних его тостов смутил гостей тем, что был слишком туманен. Что он хотел сказать, поднимая бокал за какую-то симпатичную и очень умную муху, которая совершенно случайно залетела в его дом и, по некоторым предположениям, должна принести этому дому счастье? Гости ничего не поняли, но, поскольку тамаде вопросов не задают, послушно выпили, по опыту зная, что повод для тоста может быть еще мельче. Стал же классикой тост в честь кахетинской божьей коровки, которая села на виноградную лозу и своими ножками прошлась по ее цветам, а потом прошла вброд по золотым перезрелым виноградинам и… продолжать можно — кто сколько хочет и может.
Подозрительно было то, что эта симпатичная муха умная! Не намекал ли уважаемый Датико на кого-нибудь из них?
Бросалась в глаза еще одна деталь — выражение лица хозяйки, когда произносился этот тост. Оно было такое напряженное, как будто ее муж собирался выдать семейную тайну.
Если б собравшиеся знали правду, не обошлось бы без смеха, чего, как уже было сказано, допустить нельзя. Эти люди, так высоко ценящие шутку, больше всего на свете боятся осмеяния. Было также сказано, что культом домашних животных здесь не страдают и подпускать их к такому священному месту, как накрытый стол, совершенно невозможно. Это знает каждая собака и держится на изрядном расстоянии от людей, когда те пируют под открытым небом.
А тут кошка!
Некоторые люди (обойдемся без эпитетов) доблестью своей считают не любить кошек. Когда им абсолютно нечем блеснуть перед ближним, а страсть как хочется, — они находят повод сказать: «Терпеть не могу кошек! Собака еще туда-сюда, а кошка — нет!»
Вот почему даже такой весельчак и жизнепоклонник, как Датико Гопадзе, мог себе позволить лишь упоминание о Кинтошке и то весьма туманное.
Это вовсе не означает, что Грузия такая счастливая республика, граждане которой совершенно не страдают никакими маниями! Представьте себе, именно в Тифлисе и не чем-нибудь, а котоманией страдала одна бывшая княжна. По словам старьевщика, охотно ее посещавшего, немолодая дама эта держала двадцать восемь кошек. Жили кошки вместе с нею в мансарде. Пусть бы себе, как говорится, и жили — никто бы о них ничего никогда не узнал, если бы не безумная любовь княжны к этим кошкам, стоившая почтенному Карадожу перелома ноги.
Шел к ней как-то старик жарким летом, тянул свою зазывную песенку, добрел до половины лестницы, вскрикнул и сорвался вниз.
Ни врачи, ни родственники не могли дознаться, что такое он там увидел. Но, когда он, наконец, появился на костылях, приятели затащили его в духан, и тут, припертый бокалом к стене, бедняга признался:
— Голые кошки, кацо, бросились от меня — эта сумасшедшая их побрила.
Духан взорвался хохотом. Старик не улыбнулся:
— Смеяться не надо — это надо видеть!
— Бывает, — сказал бы седовласый Тэофил, окажись он тогда в духане, — на свете все бывает.
— Жалко, нельзя бедную кошку спросить, что лучше — терпеть нашу жару или сгорать от стыда, — заметил кто-то за соседним столиком.
В школе не учителя, а ребята заметили перемены в Ламаре. От одной прогулки отказалась, от другой, а если и сбежит с последних уроков со всеми, то не на гору, не в Муштаид, а домой. Никому и в голову не могло прийти, что это из-за того паршивого котенка, которого они нашли в траве.
Сама Ламара помалкивала. Не хотелось ей заработать кличку «кошачья мама»!
А котенок, о котором было столько разговоров, времени не терял и рос.
На случай, если это не всем известно, заметим: кошкины дети ходить не учатся, они сразу начинают бегать.
Еще вчера постоянно спавшее создание вдруг забегало и сразу заполнило собою дом, куда ни глянешь — оно! Или прибегает, или убегает, или играет непременно там, где люди, — голова могла закружиться от него.
Был у Кинто тогда не только укромный уголок с опилками, которым он очень охотно пользовался, но и своя постоянная столовая — в другом укромном углу кухни: кусочек клеенки на полу, а на клеенке — блюдце. Кот давно научился лакать, но по совету бабушки серебряную ложечку пока не убирали. Она лежала подле блюдца, и получалось, что у кота стол всегда накрыт.
Однажды под вечер, когда вся семья собралась за чайным столом, послышался капризный котячий плач. Смотрят — сидит Кинто в своей столовой, пустое блюдце в стороне, а он, свесив морду над крохотной ложечкой, отчаянно орет. Женщины рассмеялись. Они давно заметили, что котенок просит есть только у своей серебряной «мамы». Ламара даже спящему совала под нос ложечку. Сначала он шевелил ноздрями, потом таращил глаза, а разглядев, что это такое, начинал пищать.
Когда все это рассказали папе, он вышел из-за стола, постоял над котенком, посмотрел на жену, потом на бабушку и сказал:
— Она права, оставьте в покое несчастного сироту, где хочет, там пускай и прячется. Кормите как следует и больше не мешайте ему расти.
Так дом обрел мир и покой, а папа лишний раз доказал широту своей натуры — согласился с мнением тещи.
Рос котенок нормально, но для людей, ничего подобного не наблюдавших, все казалось необыкновенным. Были они поражены, когда такое маленькое создание стало проявлять характер, вкусы, даже настроения. То шел Кинто через гостиную походкой усталого, но знающего себе цену вола; то проносился как испуганная лань; то крался, переполненный какими-то гневными чувствами, — мрачно двигал ушами, глаза метали зеленые искры по сторонам, мягкий хвост превращался в бич!
Выяснилось, что он любит спать на белом. Согнанный с покрывала, мог улечься на полотенце, которое обронили на пол; мог уснуть и на фамильном альбоме, потому что он обтянут светлым бархатом.
Еще решительнее он давал знать, чего не любит. Не любит, даже не терпит рук! Если кто-либо не мог совладать с собой и хватал его, тщедушный котишка превращался в пружину и выстреливал в ладонь всеми своими конечностями. А вырвавшись, мчался неведомо куда — без оглядки, но целеустремленно.
Происшествием было первое его основательное умывание. Час назад накормленный, сидел он на ковре какой-то задумчивый и вдруг поднес к мордочке правую лапу, как нечто драгоценное, и скользнул по ней языком от кисти к когтям, немного подумал и только потом приступил к планомерному прочесыванию каждой шерстинки.
