общем, самые простецкие, хозяйственные. Они, оказывается, только тот ещё простор для воображения дают кошке! Можно, например, взять в пасть, и зацепить когтем, и тянуть туда и сюда. Можно когтем оттянуть и отпустить — резинка выстрелит и тогда надо за ней бежать. Можно просто грызть. Можно притаптывать, как битую мышь. В общем, очень ценная вещь: все резинки в доме под наблюдением.
Только положишь резинку на стол и отвлечёшься на одну минуту — высунется варежка с когтями и хвать! Если уронить резинку на пол — никогда больше её не увидишь. Для хозяйственных нужд покупаешь пакет с резинками — а потом собираешь их по всей квартире, собирается жалкая щепотка, куда деваются остальные — загадка.
Положим, часть — за диваном, где не достать, если диван не отодвинешь. Часть — в кошачьем домике. Часть — внезапно обнаруживается в тапках и в ботинках. А кошка Тимошка сидит с независимым видом, чистит варежку между пальцами, изображает страшную увлечённость процессом — очередная резинка у неё под задней лапой. Прижата коготком — если потянуть, не вытащишь. Нарочно так сделано.
Тимоша — ласковая красавица. Просто удивительно, какая красавица — а выросла из крохотного, жалкого и больного котёнка. Когда мы её на улице нашли, у неё и живот болел, и блохи были, и клещи — и выглядела она так, будто под шкуркой каркас из проволоки, а не живой зверёк. Одни глаза и уши — редкие уши, громадные. Даже усы — и те не ровные, а зигзагом.
Тимоша многих бед натерпелась на улице, она это отлично запомнила. Но тяжёлое бродячее детство не научило её осторожности.
Была у Тимоши скверная привычка, просто отвратительная: если удастся выбраться на балкон — запрыгнуть на бортик и ходить по парапету из тонкой стальной трубы. Гимнастка-канатоходец, понимаешь! Пятый этаж! Мы не разрешали.
Но ей ужасно хотелось походить. И однажды, в очень ветреный день, она всё-таки прошмыгнула на балкон и запрыгнула на бортик. В этот момент как раз рванул сильный ветер — и сдуло кошку. Сорвалась.
Она даже уцепиться ни за что не успела — да и не за что было цепляться.
Мы побежали на улицу, на помощь. Бежали и думали: разбилась! Разбилась! Кошки, конечно, умеют падать на все четыре лапы, но — пятый этаж! Высоко! И даже кошка, великий прыгун, может получить сотрясение мозга или что-нибудь себе сломать.
А дом так выстроен, что надо его весь вокруг обежать, как на грех. Пока мы обежали — Тимоша из-под балкона пропала. Надо думать, от боли и ужаса сиганула в подвал, как ещё в бродячем детстве привыкла — и спряталась там. Мы носимся вдоль дома, зовём: «Кис-кис! Тимочка!» — но никто не это не отзывается и не выходит.
Ох, как нам было плохо! Но, надо думать, Тимоше — ещё хуже.
Мы домой сбегали и Марка взяли. Марк — суровая дворняга, старый Тимошин товарищ; мы кошку у каждой подвальной дырки зовём, а Марк туда носом тычет, нюхает. Никто не отзывается.
От страха кошка далеко в подвал ушла, забилась в щель какую-нибудь, приходит в себя.
Что делать?
Сами спустились в подвал, с фонариком. Но разве человеку за всеми щелями уследить! Только мыши брызжут из-под ног, как горох — а кошки нет.
Совсем беда.
День ищем и два ищем.
Сбились с ног. Около подвальных окошек оставляли еду — самый любимый кошачий паштет с телячьей печёнкой, да только тот паштет, похоже, ели нахальные вороны и подвальные мыши. Расклеили объявления: «Потерялась самая красивая кошка на свете: вся серая, полосатая, пузо рыжее, подбородок и шея — белые, варежки тоже белые, глаза золотые, уши громадные, нос пипочкой. Позвоните, пожалуйста, по телефону, если увидите» — а внизу фотография. Не помогло. Позвонили: «Сидит ваша кошка около нашей парадной», — мы туда прибежали, а там здоровенный серый кот, что у бабушки с первого этажа живёт. Самодовольный зверь — и не похож.
А наша Тимоша потерялась — и никто её не видал.
Вот тогда, от отчаяния, нам и пришла в голову глупая мысль. Взяли мы пакет с резинками — и насыпали под самым нашим балконом тех самых резинок, с которыми Тимоша так любит играть. Ну — вдруг? Может, она поймёт, что это мы оставили? Может, она поймёт, что это мы её ищем?
Насыпали резинок — и ушли на работу с тяжёлым сердцем. И весь день всё из рук валилось.
Возвращаемся вечером, грустные — и вдруг видим: семенит к резинкам вдоль дома серая тень, ёлочкой-ёлочкой, мелкими шажками. Ну не перепутать походку!
Мы — звать: «Тимочка! Тимошенька!» — а серая тень повернулась — и к нам! Бегом!
На руки — прижалась — обняла за шею. Грязная-грязная, подвалом от неё несёт, пыльная, личико осунулось. Но живая и целая.
Дома отмыли мы её, феном отогрели, съела она целое блюдце паштета зараз — и упала спать. Марк Тимошу нюхал — она только глаза приоткрыла, так устала.
Но задней лапой, коготком, прижала резинку. На всякий случай.
Потому что резинка — штука не простая, а счастливая.
В Питере бродячих собак нет. Если попадается бродячий пёс — значит, потерялся, надо фоткать и в Потеряшку выкладывать. В тот год я видел только двоих, и то — ещё весной. Доберман и шарпейка — видно по ним, что не бродячие, а заблудились. Мы их сфотографировали и выложили в Потеряшку фотографии — и скоро они нашлись, бедолаги. И славно.
Но с тех пор уже много времени прошло, декабрь заканчивался, мы ждали Нового года. Даже уже купили всякой вкуснятины к празднику и что-то такое готовили. И как всегда, в процессе, образовались всякие очистки и скорлупа — и я пошёл выкидывать мусор.
А в декабре у нас темнеет рано. Если пасмурный день — то в четыре часа пополудни уже сумерки, в шесть — глухой мрак. Полярная ночь как есть — северный город. А день тогда выдался пасмурный, хмурый, вечерело. Лампы в парадной ещё не включили — а со двора свет фонарей сочился в окна еле-еле.
Чуть видны ступеньки. Телефоном себе подсвечиваю, чтобы не оступиться и мусор не вытряхнуть. Иду к мусоропроводу — и вдруг слышу: «Фрррр… Ням-ням-ням… хрюк-хрюк-хрюк… фррр…»
Ну прямо я опешил, какие странные звуки. Главное, в закутке около мусоропровода темно, как у крокодила в желудке — и совершенно непонятно, что происходит.
Я взял и телефоном туда посветил.
