Наледь, или по-якутски тарын, – это явление, характерное для сибирского севера в областях вечной мерзлоты. Зимой, во время сильных холодов, многие горные реки промерзают до дна, и вода просачивается через галечники берегов. Многочисленными струйками она вытекает из галечников на поверхность льда, разливается по нему тонким слоем, который вскоре замерзает. Таким образом за зиму намерзает слой льда толщиной в два-три метра и даже до восьми метров и покрывает не только реку, но и всю долину ее, иногда шириной до двух-трех километров и длиной от нескольких сот метров до десятка километров. Зимой, при 60-градусных морозах, тарын всегда покрыт водой, а летом, в июльские жары, это – мощные толщи льда среди зелени, не тающие до самой осени. Тарын захватывает и прибрежные леса, если они лежат на низкой террасе. Деревья от этого постепенно гибнут, и летом в долинах рек, на местах, где тарын стаял, образуются огромные площади галечников с засохшими серыми рощами.
Зимой тарын представляет большие препятствия для передвижения, а летом это излюбленная дорога для караванов лошадей. По тарыну лошадям идти хорошо: они не сбивают себе копыт, как на галечниках, и не вязнут, как на болотах.
На третий день мы начинаем подниматься наконец на Главную цепь, пройдя около 380 километров от Алдана и 190 километров от подножия хребта. Исчезли деревья, дно долины покрыто щебнем и округленными кусками песчаника, по которым лошади идут медленно, осторожно переступая. Наконец мы выходим на широкую седловину перевала. На западе вниз по Теберденю видны острые хребты, достигающие 2500 метров высоты, с обильным снегом, с цирками недавних ледников.
На восток лежит плоская долина, а за ней в мрачной завесе грозовой тучи – округлые горы; утесов почти нет. Это знаменитый Чыстай, который лежит по гребню Верхоянского хребта, – безлесное пространство (от русского слова «чистый»), где летуют эвены со своими стадами. Здесь много корма, но нет топлива, и нам нужно миновать Чыстай сегодня же.
Мы спускаемся по широкой долине – оказывается, это верховья Томпо. Хотя мы уже перевалили через Главную цепь, но все же не достигли бассейна Индигирки. Алданский склон хребта круче, размывается быстрее, чем индигирский, и река Томпо своими верховьями успела проникнуть на восточный склон Главной цепи и похитить верховья прежних притоков Индигирки.
В 15 километрах от перевала у первых деревьев, жмущихся к подножию гор, мы находим чумы эвенов (ламутов) и стада оленей. Становимся возле них на ночлег.
Мы прошли 400 километров, не встретив ни одного человека. Оймяконские якуты, числом около двух тысяч, жили в те годы по долине Индигирки и на нескольких притоках вблизи нее, а эвенов во всем бассейне Верхней Индигирки и в прилегающей части Верхоянского хребта было не более трехсот пятидесяти человек.
В 1926 году снабжение горных районов было поставлено еще плохо, эвены не были объединены в артели и кулаки-якуты могли еще эксплуатировать их, сбывая им по высоким ценам чай, табак, железные изделия и прочие товары и опутывая долговыми обязательствами. Теперь положение эвенов другое: они объединены в артели, товары получают из лавок и факторий по твердым ценам, никто не спаивает их и не отнимает за долги, как это делали купцы и кулаки до революции, ценную пушнину и оленей.
Утром мимо нас прогоняют оленей; они бегут со странным хорканьем, вытянув морды, и потом тесной кучей ложатся у чума; их рога подобны зарослям кустарников; когда северный олень лежит тихо в лесу на мху, его трудно сразу различить между кустами.
Я пытаюсь расспросить у эвенов о прямой дороге на Чыбагалах, но никто из них не ездил туда и не слыхал, есть ли такая дорога. Приходится покориться судьбе и ехать на Индигирку. Мы решаем, что в Тарын-Юряхе, на Индигирке, где есть фактория Якутгосторга, мы договоримся с доверенным фактории о нашем зимнем возвращении, о найме оленей, ибо ясно, что ни к какому пароходу в Якутск мы не попадем. Сегодня 21 июля, больше месяца со дня выхода; мы прошли 750 километров – по карте как раз столько было прямо до Чыбагалаха, а между тем мы только перевалили через Верхоянский хребет и до Чыбагалаха надо, наверно, идти еще целый месяц. Расстояние на местности значительно больше измеренного по карте, потому что мы не идем прямо, а делаем большой крюк к востоку по изгибам горной реки.
Переночевав еще одну ночь у эвенов, мы уходим через покрытые травой низкие горы на восток и незаметно переваливаем в верховья реки Брюнгаде, принадлежащей уже к бассейну Индигирки.
23 июля, после двух дней пути по широким долинам вдоль реки Брюнгаде, мы подходим к большой горной цепи, параллельной Главной. Цепь эта, которую я назвал Брюнгадинской, круто обрывается на юго-запад, ниже Главной, и на ней лежат только редкие пятна снега. Долина реки Брюнгаде, пересекая горную цепь, суживается, загромождена моренами древнего ледника, и то справа, то слева к ней подступают крутые обрывы.
На следующий день с утра, чтобы обойти утесы, нам приходится переходить несколько раз реку вброд. Перед этим два дня шел дождь, и Брюнгаде, довольно значительная река даже в сухое время, сильно вздулась. На втором броде последних лошадей в связках течение сдергивает вниз, и они едва добираются до берега. Третий брод страшен: мутная серая масса воды мчится бешеным потоком. Николай уже не решается искать брода, и вперед едет попутчик-эвен, который вместе с другим эвеном, якутом и якуткой вчера присоединились к нашему каравану. Эвен храбро гонит лошадь; вскоре она вся скрывается под водой и плывет, высунув голову и пофыркивая; всадник на своем высоком седле поднимает колени к подбородку. Доплыв до того берега, он возвращается обратно, но менее благополучно: поток срывает с седла переметные сумы, и они, как пара огромных пузырей, мчатся вниз по течению. Эвены и якуты уезжают вниз по реке в надежде, не прибьет ли сумы к берегу, а мы останавливаемся у брода. Я посылаю проводника вперед узнать, нельзя ли пройти этим берегом.
С вершины на левом берегу, на которую взбираемся мы с Протопоповым, открывается обширный вид на долину Брюнгаде и Брюнгадинскую цепь. Брюнгаде здесь стеснена в узкой долине, и древние ледники, спускавшиеся с Главной цепи, принуждены были, сливаясь, громоздиться в этом узком жерле, заполняя его.
К вечеру проводник нашел дорогу по левому берегу Брюнгаде, и мы идем следующий день по ней. Дальше нужно перевалить на север, в бассейн реки Эльги. Местность становится малоинтересной, горы еще высокие, но плоские. Селерикан, большой приток Эльги, вздувшийся от дождей, течет в сильно болотистой унылой долине. Николай дороги дальше не помнит, и караван наш блуждает но болотам и в чаще молодых лиственниц в поисках троп.
