Я имел опыт подобных «осмотров». В Фолкстоне был мастер (я встречался с ним на реке). Как-то вечером он предложил на следующий день прокатиться, и я согласился. Проснулся я ни свет ни заря (ни свет ни заря в моем понимании; для этого пришлось потрудиться, и я был горд собой). Он опоздал на полчаса, и я дожидался его в саду — день занимался чудесный. Он сказал:
— У вас вроде как хороший велосипед. Как он идет?
— Да как все, — ответил я. — Утром нормально, после обеда тяжеловато.
Он схватил его спереди за вилку и колесо и жестоко встряхнул.
— Осторожно! Сломаете!
Я не понимал, зачем ему понадобилось встряхивать велосипед (который ему ничего не сделал). Да и потом, если велосипеду требовалась встряска, то трясти должен был я. Я почувствовал себя так, точно он стал лупить мою собаку.
— У переднего колеса восьмерка.
— А вы его не дергайте, и не будет никакой восьмерки.
Никакой восьмерки у колеса не было, ничего такого вообще.
— Это опасно! У вас есть ключ?
Мне следовало проявить твердость, но я подумал, что он, может быть, на самом деле в этом соображает. Я пошел в сарай посмотреть, что там можно было найти. Когда я вернулся, он сидел на земле, зажав переднее колесо между коленями, и болтал его пальцами. Остатки велосипеда валялись рядом на дорожке. Он сказал:
— С вашим передним колесом что-то случилось.
— Похоже на то, — ответил я. (Но он был из тех, что вообще не понимают юмора.)
— Мне кажется, что подшипник совершенно испортился.
— Хватит... Не переживайте так, а то устанете... Давайте поставим колесо обратно — и в путь.
— Давайте тогда уж посмотрим, что с ним случилось, раз оно слезло.
Он говорил так, будто колесо отвалилось случайно. Я не успел его остановить, как он что-то где-то открутил, и на дорожку выкатилось с дюжину шариков.
— Ловите их! — воскликнул он. — Ловите! Нельзя потерять ни одного шарика!
Он очень разволновался насчет этих шариков.
Мы проползали ниц около тридцати минут и нашли шестнадцать.
— Будем надеяться, — сказал он, — что шарики мы нашли все. Если шарики мы нашли не все, велосипед, возможно, будет работать совсем по-другому.
Он сказал, что когда разбираешь велосипед на части, наибольшую осторожность следует проявлять именно в отношении шариков. Нужно проследить за тем, чтобы не потерялось ни одного шарика. Он объяснил, что когда шарики вынимаешь, их следует пересчитывать. Следует проследить за тем, чтобы в каждый подшипник вернулось строго исходное их количество. Я пообещал, что если когда-либо буду разбирать велосипед на части, то его совет вспомню.
Для большей безопасности я положил шарики в шляпу, а шляпу положил на крыльцо. Признаю, это было неблагоразумно. Собственно говоря, это было глупо. Как правило, мозги у меня работают; должно быть, этот тип каким-то образом повлиял на меня.
Затем он сказал, что заодно (пока уж он здесь) сделает мне одолжение и осмотрит цепь, и начал снимать коробку скоростей.
Я пытался отговорить его. Я сообщил ему то, что однажды внушительно заявил мой бывалый товарищ: «Если с коробкой скоростей что-то случается, продавай велосипед и покупай новый — выйдет дешевле». Он сказал:
— Так говорят те, кто ничего не понимает в велосипедах. Нет ничего легче, чем снять коробку скоростей.
Должен признать, он был прав. Меньше чем за пять минут он, разделив коробку скоростей на две половинки, уже лежал на дорожке и разыскивал винтики. Он сказал, что не понимает, как они так исчезают.
Мы по-прежнему искали винтики, когда вышла Этельберта. Она была, как видно, удивлена, обнаружив нас по соседству. Она думала, что мы уехали несколько часов назад.
Он сказал:
— Теперь мы уже недолго. Я вот тут помогаю вашему мужу осматривать велосипед. Машина хорошая, но их все нужно иногда осматривать.
Этельберта сказала:
— Когда закончите и захотите умыться, ступайте на кухню. В комнатах только что прибрали.
Она сказала мне, что если увидит Кейт, то, возможно, они поедут с ней покататься под парусом; в любом случае, к завтраку она вернется. Я бы отдал соверен, чтобы поехать с ней. Мне уже стало просто надоедать стоять и смотреть здесь, как этот кретин курочит мой велосипед.
Здравый смысл продолжал нашептывать мне: «Останови его, пока он не натворил беды еще больше. Ты обладаешь правом защищать собственное имущество от разорения экстремистами. Возьми его за шкирку и вышвырни за ворота».
Но я проявляю безволие, когда дело доходит до оскорбления чувств ближнего, и он продолжил копаться.
На поиски оставшихся винтиков он махнул рукой. Он сказал, что винтики обладают хитростью находиться в такой момент, когда ты этого ожидаешь меньше всего, и что сейчас он будет осматривать цепь. Он затянул ее так, что она не двигалась. Затем отпустил ее вдвое слабее, чем было сначала. Потом он решил, что все-таки следует заняться передним колесом и поставить его на место.
Я раздвигал вилку, а он мучился с колесом. Через десять минут я предложил, чтобы он взял вилку, а я взялся за колесо, и мы поменялись местами. Еще через минуту он бросил велосипед и отправился на прогулку вокруг крокетной площадки, зажав ладони между бедер. В продолжение прогулки он объяснял, что особую осторожность необходимо проявлять в отношении собственных пальцев. Необходимо избегать их попадания между вилкой и спицами колеса. Я ответил, что, исходя из собственного опыта, убежден, что его слова содержат изрядную долю правды. Он перевязал раны тряпками, и мы снова приступили к делу. В конце концов мы все-таки вставили колесо на место; в тот момент, когда оно там оказалось, он разразился смехом.
— Что здесь смешного? — спросил я.
— Я просто осел!
Это была первая реплика с его стороны, которая вызвала во мне уважение. Я спросил, что привело его к такому открытию.
— Мы ведь забыли шарики!
Я оглянулся — моя шляпа валялась посреди дорожки, а любимый пес Этельберты поспешно подбирал и поедал шарики.
— Он ведь себя угробит! — воскликнул Эббсон (с того самого дня я, слава создателю, больше его не видел, но помню, что его звали Эббсон). — Ведь они литой стали!
— Насчет этой собаки я не переживаю, — возразил я. — На этой неделе он уже съел шнурок и пачку иголок. Природа — лучший советчик... Щенкам, похоже, требуются стимуляторы подобного рода. Я переживаю насчет велосипеда.
По нраву он был оптимистом. Он сказал:
— Ну что ж, нам нужно вставить обратно всё, что найдем, и довериться Провидению.
Мы нашли одиннадцать шариков. Шесть мы вставили с одной стороны, пять — с другой, и через полчаса колесо снова оказалось на месте. Вряд ли стоит упоминать, что теперь у него на самом деле появилась восьмерка — это заметил бы и ребенок. Эббсон сказал, что пока сойдет так. Похоже, он и сам уже немного устал. Если бы я ему позволил, он, надо думать, ушел бы теперь домой. Но я твердо считал, что он должен остаться и закончить начатое (кататься я уже и не думал). Мою гордость моим велосипедом он просто убил. Теперь мне хотелось только смотреть, как он режется, бьется и прищемляет пальцы. Я оживил его павший дух стаканом пива и рассудительным одобрением:
