На следующий день мы первым делом проверили капканы. В одном из них мы обнаружили незваного гостя, с которым вовсе не собирались сводить счеты.
В лисий капкан угодил орел. Заманчивая приманка привлекла и его. Величавая птица беспомощно била сломанными крыльями, тщетно пытаясь взмыть в небо.
Увы, этот орел был первым из множества ни в чем не повинных жертв, которых мы тут же отпускали на волю. Последствия для пленников всегда были самые печальные: оторванные пальцы, искромсанные лапы, раздавленная плюсна. Мы неизменно отпускали несчастных на свободу, но, увы, надежд на спасение у них оставалось весьма мало.
Жилось нам в этом лагере хорошо. До сих пор помню, с каким огорчением глядел я, как огонь медленно пожирает огромный ствол.
Я успел полюбить эту чудесную террасу над рекой и с тоской думал о предстоящем отплытии.
Право же, мне следовало построить здесь настоящий дом, похитить индианку, наплодить множество детей и заняться разведением нутрий.
На второй день кроме обычных лисиц и нутрий нам удалось наконец раздобыть мягкий «матрац» из шкур. Для нас это было не прихотью сибаритов, а отличной подстилкой для спальных мешков.
Сигнал тревоги прозвучал в полдень. Мы поспешно доели заячье рагу с ризотто[18]. Это блюдо удавалось мне лучше других, и Франческо после такого обеда с большей легкостью прощал мне мои охотничьи промахи.
И вот, обрядившись в охотничьи доспехи и весьма отягощенный пищей, я семенил вслед за «великим вождем племени».
С полчаса мы шли вдоль неровного берега реки.
Внезапно. Франческо остановился. Кивком головы он указал мне на темную пирамиду высотой сантиметров семьдесят. Неподалеку виднелось другое сооружение, очень похожее на первое по цвету и по форме.
Казалось, кто-то хорошо знающий законы геометрии сложил пирамиду из больших фиников.
Однако я твердо знал, что в Патагонии финиковые пальмы не растут, и потому уверенно сказал: — Экскременты.
— Гуанако,— уточнил Франческо.
Гуанако — это местная разновидность дикого верблюда, но без горба.
— Сегодня они еще не приходили, но скоро появятся,-— сказал Франческо, внимательно исследовав пирамиду у наших ног.
Слава тебе господи! Теперь мы спокойно заляжем в засаду. Если бы они прошли еще до нас, Франческо увлек бы меня в утомительнейшую погоню. Его вид не оставлял сомнений, что к вечеру он решил любой ценой добыть гуанако.
Но почему они должны вновь пройти именно тут?
Чтобы забрать свой лежалый товар?
Старый охотник объяснил, что неизвестно, уж какие сентиментальные чувства заставляют гуанако возвращаться на прежнее место для отправления естественной нужды. К тому же он любит пить чистую речную воду.
Словом, гуанако рутинер и консерватор, а, если верить теориям Фрейда, то и скупец.
Все было ясно: «финики» несвежие, и, значит, гуанако еще не приходили. Франческо мог бы мне рассказать во всех подробностях о строителях этих причудливых сооружений, их возрасте, поле, особых признаках, желудочно-кишечных заболеваниях.
В области следов и экскрементов животных его познания были поистине энциклопедическими. Ведь это первейшие и самые необходимые сведения, своего рода «орудия производства» для ^любого охотника.
Мы спрятались за огромную кучу «фиников» и стали терпеливо ждать. За нами начиналась узкая отмель. Лежа на песке й греясь в лучах яркого солнца, мы на минуту забыли, что охраняем пирамиду, сложенную из довольно прозаичного материала. Там, где кончалась тропинка гуанако, река образовывала естественный водопой. У другого берега сотни диких уток лениво покачивались на неподвижной водной глади. Здесь были утки всевозможных расцветок; они беспрестанно оглашали воздух глухим, свистящим клокотанием.
Их монотонное бормотание и клекот прерывал лишь прилет или отлет новых птиц, которые тяжело опускались на воду или взлетали с разбегу, помогая себе лапами и оставляя позади белый след.
Высоко в небе несколько buitres — черных стервятников[19] с большущими крыльями — выполняли фигуры высшего пилотажа. В своем бесконечном полете, сотканном из крутых поворотов, неторопливых спиралей, плавных снижений, эллипсов, парабол, синусоид, они вычерчивали вокруг солнца изящные арабески, гордое творение скромных мастеров.
Эти жалкие стервятники, пожиратели падали, сами насквозь пропитанные трупным запахом, эти отвратительные могильщики, союзники смерти, могут вознестись к немыслимым высотам, опьянеть от солнца и закружить воздушный хоровод, которому позавидовали бы лучшие артисты балета. Ирония судьбы или же закон компенсации?
На противоположном берегу по песчаной косе, надежно оградившей уток от врагов, чинно шествовало благообразное семейство страусов нанду.
Отец, мать и дюжина детенышей. Они следовали с важным, задумчивым видом один за другим, строго по росту; разница между самым высоким и самым низким нанду была так велика, что малыши никак не поспевали за родителями.
Рельеф местности — река здесь расширялась, и воды ее текли медленнее — превратил этот район в удобное место встречи для разных животных; здесь можно напиться, сытно поесть, поболтать о том о сем.
Франческо, не выпуская из виду последний поворот, рассказывал мне историю этой страусиной семьи, пообещав, что вскоре мы ими займемся.
Он не успел изложить до конца программу охоты на ближайшие дни из-за появления долгожданных гостей.
— Гуанако!
Их было четверо: две самки, самец и маленький симпатичный детеныш — чуленго. Подойдя к отмели, гуанако остановились. Они были от нас примерно в двухстах метрах. Высокий, стройный, со светло-коричневой шерстью, первым двинулся к реке самец.
Вскинув голову и навострив уши, он внимательно глядел по сторонам, ступая медленно и словно лениво. Горделивая осанка и внешне равнодушный, надменный вид — характерные свойства этого вида животных, но сейчас он показался мне просто застенчивым существом, которое с наигранным хладнокровием отыскивает туалет. Сзади, ожидая приказа, неподвижно стояли родственники.
Сбоку, за кустом, прижимаясь к земле, мы ждали приближения врага. Глядя на величественную фигуру стройного гуанако, я на миг растерялся.
Уж очень различны были мои и его размеры. Обычно гуанако весит около четырех центнеров; это самое крупное из млекопитающих Южной Америки, на которых ведется охота. Впрочем, опасности для нас не было никакой, и мне представилось, что я укрылся на краю дороги, чтобы убить лошадь.
И главное только для того, чтобы завладеть ее шкурой. Так ли уж это необходимо?
