Здесь трудно найти место, одновременно удовлетворяющее требованиям астрономии и нашей печки: кусты расположены посреди долины, а приметные холмы – на краю ее, в двух километрах от кустов. Но без печки обойтись невозможно, и приходится стать у кустов. Ковтун определит пункт внизу, а потом путем засечек с базиса привяжет его к вершинам холмов.
Запас бензина позволяет нам сделать еще одну поездку, и назавтра большие сани выходят на юго-запад.
На этот раз у нас честолюбивая надежда – перевалить через Анюйский хребет, и мы взяли возможно больше бензина. Денисов ворчит: перегруженные сани могут не вылезти из глубокого снега, мотор не вытянет. Вопрос о том, чьи сани нагружены больше, дебатируется всегда с большой страстностью, каждый водитель заботится, чтобы его сани шли легче. И я помню, как однажды одна легкая оленья шкура, которую я хотел переложить на другие сани, вызвала целую трагическую сцену.
По мере того как мы идем вверх по реке Яракваам, левому притоку Лелювеем, глубина снега увеличивается. Здесь, в этой предгорной впадине, ветер ослабевает и снег лежит толстым и рыхлым слоем. Мы попадаем в заросли кустов, и сани идут с мучительной медленностью. У меня душа уходит в пятки – сейчас остановимся совсем, и мои спутники будут ругать меня за лишний бензин, за двухнедельный запас продовольствия, который по моему требованию всегда идет с нами. Но, вняв проклятиям Денисова, мотор тянет добросовестно, и наконец мы вылезаем из этого рыхлого месива на пологий склон, где снег крепче.
Впереди улепетывает в гору какой-то черный зверь. Это росомаха. Следы ее часто попадаются нам в горах – растопыренные лапы с крепкими страшными когтями. Охотники говорят, что она в ярости иногда набрасывается на человека и может нанести ему тяжелые раны. Эта росомаха, кажется, не имеет никакого желания встречаться с нами, а особенно с аэросанями.
Росомаха высоко ценится жителями Северо-Востока. Ее черный крепкий мех идет на опушку одежды. Когда русские пришли в Якутскую и Чукотскую «землицы» и набросились на соболиные шкурки, местные жители очень удивлялись: мех соболя слаб и не стоек. Чукчи и эвенки считали, что росомаха гораздо ценнее и выгоднее для одежды.
У гор Иоанай на западной окраине впадины мы стали на ночлег. Со склона этих гор открывается великолепный вид на Анюйский хребет. Он круто обрывается к равнине, белые склоны сразу вздымаются кверху, увенчанные черными поясами скал.
Узкие глубокие долины прорезают эти горы. По какой из них направиться в хребет? Какая из них приведет нас к легко преодолимому перевалу? Ведь аэросани не могут взбираться на крутые склоны.
Мне кажется, что крайняя, западная долина – самая удобная. Ее разрез широк, и оттуда выходит большая река. Плоское дно заманчиво – как широкая дорога скрывается долина за изгибом гор. И мы на следующий день направляемся по этой долине.
Направо, вдоль фронта хребта, уходит другая долина, и в ней две яранги. Мы уже стали настоящими чукчами – нам хочется подъехать к ярангам и узнать «пыныль», поесть мороженого мяса или костного мозга. Но мы сделаем это потом. А пока в горы. Вход в хребет суров и неприютен. Отсюда, из ущелья, вырываются сильные ветры – вся поверхность долины в крепких застругах. По бокам громадные морены прежних ледников; стесненное между ними русло покрыто от борта до борта наледью. Сани осторожно переходят через окраину хребта.
После легкого завтрака мы отправляемся в разные стороны: Ковтун на соседнюю гору, а мы с Денисовым вдоль хребта на запад, заодно зайдем к чукчам и расспросим о дороге через хребет.
Мы видим, как Ковтун поднимается на склон горы. Его черная фигурка с рюкзаком за спиной и лыжной палкой ползет по снежным буграм. И спустя немного времени я со сжавшимся сердцем вижу, что эта черная точка вползает на белое ребро главной горы. Когда мы обсуждали план его экскурсии, я имел в виду соседнюю широкую гриву с пологим подъемом. Но его привлекла эта более высокая трехгранная вершина, откуда открывается более широкий вид. Он должен будет забраться по ее уклону и крутому ребру в своих скользких меховых сапогах. Но теперь ничего не поделаешь – догнать его нельзя, кричать бесполезно. Остается издали следить, не поскользнется ли он и не полетит ли маленькой лавиной по правому или левому скату.
Мы продолжаем наш путь. На поверхности морен вдалеке появляются черные силуэты – три нарты едут от яранг. Мы поворачиваем им наперерез, и, когда нарты приближаются настолько, что можно видеть лица, крик изумления вырывается из наших уст. Конечно, чукотский крик изумления – «какуме» (или сокращенно «каку-каку») – это восклицание в большом ходу у чукчей.
На задней нарте – Ионле, сам своей персоной. Здесь, на Яраквааме, куда он ни за что не хотел нас везти, потому что здесь, по его словам, лежит непроходимый глубокий снег! И вот всего двенадцать дней спустя он уже пришел сюда из Чауна со своим караваном. А кругом на склонах гор ходят его олени, все его громадное стадо. В это место, где, как он говорил на совещании, нет корма, он пригнал всех своих оленей и собирается здесь стоять все лето.
Но Ионле ничуть не смущен этой встречей. Он весел, как всегда, и рад нас видеть. Он, оказывается, ехал к аэросаням показать своей первой жене «колё-оргоор». Жена его, Чаайкай, – единственная действительно хорошенькая с европейской точки зрения чукчанка, которую я встретил. Керкер, конечно, темный, из хороших мехов, не портит ее фигурку, а круглое личико кокетливо улыбается из мехов.
Ионле охотно рассказывает мне о дороге через хребет: надо идти вверх по долине, и когда река вильнет в боковое узкое ущелье, то следовать все прямо через широкую седловину, и мы попадем в бассейн Малого Анюя, к озеру Илирнейгытхын и увидим настоящий лес. Ионле даже предлагает свои услуги – поехать вместе с нами проводником или свозить на легковой нарте к соседним верховьям реки Раучуван.
Я рассказываю ему новости – о том, где стоит Теркенто, куда кочует Эттувий, и получаю высокое одобрение: «Ты хорошо умеешь передавать пыныль». Чувствую себя польщенным: ведь не так просто овладеть этим искусством.
Здесь мы разделяемся: Денисов садится на переднюю нарту, к работнику Ионле, и уезжает угощать гостей и показывать им аэросани, а я иду дальше на запад. Скоро я встречаю и оленей Ионле. Не обращая на меня никакого внимания, крепкие, большие олени бродят по склонам холмов, копытят снег, фыркают, дерутся.
А на высоком холме стоит яранга; здесь живет мать самого Ионле, которой в его частые отсутствия поручается стадо.
В то время как середняки и бедняки к весне выходят на окраину гор и потом кочуют к морю, чтобы охотой на морского зверя и рыбной ловлей немного увеличить свои продовольственные запасы, богачи вроде Теркенто и Ионле уходят к высоким горам.
