Двадцать восьмого ноября состоялся, наконец, после пятидневного пребывания наш отъезд. Направление дороги переменилось, и мы теперь шли по широкой дуге на север. Однообразная, волнистая местность была здесь беднее текучими водами, чем прежде, и мы пересекли лишь один приток реки Тау, в десяти шагов шириной и семи футов глубиной. Мощный ствол дерева, омываемый пенящейся водой, служил примитивным мостом. Мы переходили осторожно, опираясь на палки. Держать в полном повиновении неопытных и недисциплинированных носильщиков во время этих путешествий часто становилось прямо невозможно. Так случилось и сегодня, люди разошлись и пришли к месту сбора разными путями. К чести азанде надо сказать, что никогда в таких случаях у меня не пропадало ни одного тюка из багажа. Даже когда отдельные носильщики шли другой дорогой или после задержки на дороге достигали лагеря значительно позднее, даже если я получал оставленный багаж на следующий день, он всегда прибывал в хорошем состоянии. Так и сегодня — многие носильщики нашли нас только к вечеру. Не успели мы двинуться дальше, как явился Бинза и принялся настаивать, чтобы я шел через его округ. Одновременно я узнал, что на северной границе его области расположился лагерем Ндорума со своим воинством в ожидании меня. Я настоял на отъезде, а Нгериа со своими людьми выступил в обратный путь.
Бинза, еще юный сын Малингде, держался по сравнению со старшими властителями азанде, с меньшим достоинством и являлся типичным представителем щеголей азанде младшего поколения. Во франтах у этого народа не было недостатка. Вместо замечательной простоты старых князей, которые не терпели никаких украшений и даже волосы зачесывали просто, самое большее — заплетали их в тонкие косички, у княжеских отпрысков можно видеть прямую противоположность этому. Многие из этих господ используют богатый набор местных изделий, чтобы покрасоваться своей разряженной внешностью. С изумительной старательностью и большим разнообразием делаются прически — работа, отнимающая много времени, которой терпеливо отдаются щеголеватые молодые люди привилегированных классов. Все, что в этом направлении придумали дамы наших культурных стран, бледнеет перед богатством форм и замысловатостью этих фантастических шиньонов: воздвигнутые в виде башен букли или облегающие голову валики из косичек, концы которых, образующие венок, украшены ракушками, полученными от нубийцев бусами, медными пластинками и т. п. Весьма излюбленным является носимое на лбу украшение из нанизанных собачьих зубов, а шею окружают различного рода тонкие медные, железные обручи, ожерелья из бус и многое другое. Наиболее драгоценным и роскошным у азанде считается ниспадающее на грудь украшение из слоновой кости. Оно состоит из тридцати-сорока цилиндрических кусочков, длиной от 4 до 6 см, с коническими остриями. Они должны изображать зубы хищных животных, в особенности льва, которого туземцам редко приходится убивать. Лев, по сравнению с леопардом, редко встречается в области азанде, а в тех частях страны, где водятся львы, мало леопардов. Справедливое изумление вызывает упорное терпение, с которым туземцы умеют изготовлять своими примитивными инструментами, следовательно длительным трудом, такие художественные предметы, как эти шейные украшения из слоновой кости у азанде или упомянутые длинные булавки для волос из слоновой кости у мангбатту и т. п. Впрочем, теперь лишь избранные лица владеют подобной продукцией лучшего местного производства, принадлежащей прежнему, можно сказать, классическому времени, ибо туземец постепенно разучается вырабатывать эти драгоценные предметы, которые у него насильственно отбирают чужеземцы. Чтобы завершить описание щеголя азанде, упомяну еще о соломенной шляпке, лихо посаженной на макушку, поскольку это позволяет форма прически, и украшенной небольшим ниспадающим султаном из петушиных перьев, развевающихся на ветру; для того чтобы усилить внешний эффект, посыпают тело порошком красного дерева и размалевывают соком гардении.
Дорога из ночного лагеря у реки Тау вела на северо-запад к реке Макусса. Оба потока, соединяясь, питают Мбруоле. Здесь кончается обитаемая область Нгериа, и дальше на запад следует дикая местность. Мы достигли поселений подданных Бинзы лишь через несколько часов и ночевали там. В резиденцию властителя мы попали лишь на следующее утро, 30 ноября. Местность представляла собою однообразную равнину, пересеченную большим числом речек, текущих в Мбруоле. Дожди здесь давно прекратились, и трава на более высоких местах высохла на солнце. Это облегчило наш путь и привлекло многих туземцев, явившихся сюда толпами, чтобы иметь возможность близко увидеть меня и подивиться на незнакомую им фигуру осла. По дороге нам встретились двое знакомых мне вождей Ндорумы, поспешивших снова к нам, чтобы сообщить Ндоруме, что они видели меня живым, ибо там действительно сомневались в моем существовании. Они известили меня, что войско возвратится домой, а Ндорума со своими доверенными лицами пойдет к Бинзе мне навстречу.
Вечером, к моей радости, явился мой славный слуга Дзумбе, которого я в свое время должен был оставить на станции Лак-рима после перенесенной им тяжелой болезни кишечника. Он опередил Ндоруму и полагал, что тот еще сегодня прибудет. Но мой покровитель со своими спутниками расположился лагерем на ночь недалеко от нас. Позже Дзумбе рассказал мне о всякого рода происшествиях, случившихся за истекшие месяцы в моем доме. Дзумбе пережил опасное приключение, о котором рассказал мне с юношеским пылом и гордостью. Однажды вечером он бродил с ружьем по опушке леса вдоль реки Уз-ре. Вдруг, в нескольких шагах от него, в непосредственной близости от стоянки, появился рослый буйвол, вышедший из лесной чащи. Дзумбе остолбенел от страха, и когда буйвол в несколько прыжков очутился перед ним с опущенными рогами, тогда лишь прозвучал выстрел, спасший ему жизнь, так как животное, смертельно раненное, пало у его ног.
Первого декабря утром я снова увидел своего черного друга Ндоруму. С ним прибыла и моя старая кухарка Заида, радовавшаяся тому, что снова будет вести мое хозяйство.
Когда наступил вечер, я велел мастерице благородного искусства варить и жарить все, что я мог достать. Так я угощал Ндоруму, и мои слуги также снова ели изделия цивилизованной кухни. На ночном небосводе зажглось множество ярких звезд, вокруг в лагере запылали многочисленные костры людей Ндорумы, и я после долгого перерыва наслаждался уютом. Год тому назад, в этот день, я выехал из Каира, и, оглядываясь назад, я мог считать результаты моего путешествия за такой короткий срок удовлетворительными. Сегодня я праздновал также и свидание с Ндорумой. Что же удивительного в том, что я для такого торжественного дня даже велел откупорить единственную, еще не начатую бутылку коньяка? Я выпил его немного, разбавив водой, оставив львиную долю Ндоруме, который, смешав этот «огонь», как его здесь называли, с водой, с удовольствием потягивал его и по-братски понемногу раздавал своим подчиненным. Пустую бутылку получил Бинза, попросивший ее.
