Совсем иную картину исследователь встречает в Карелии и на Беломорье. Ничего таинственного и волшебного, по мнению поморов, в лабиринтах нет. Ну а к каким все-таки выводам пришли ученые?
— Археолог, привыкший к тому, что определенный вид памятника связан со столь же определенным народом, который его оставил, при взгляде на лабиринты невольно останавливается в недоумении. Огромные расстояния, ничем не связанные территории не позволяли принять тот единственно возможный вывод, что каменные спирали выложены руками одного народа…
(Я слушаю Андрея Никитина и не устаю поражаться стройности его системы доказательств.)
— Что же это был за народ, столь многочисленный, освоивший огромные морские пространства, в которых должен ориентироваться по звездам? Куда он исчез? Где искать его корни? Наконец, когда именно происходило строительство лабиринтов? И для чего их создавали?
Собственно говоря, все, что высказывали по этому поводу ученые, можно свести к двум точкам зрения, попеременно преобладающим в науке: «реалистической», или бытовой, и «магической», сакральной. Первая предполагает, что лабиринты являются моделью рыболовных ловушек, которые сооружались на морском дне, обнажаемом отливом. Спирали, выложенные из камней, служили основанием для шестов, переплетенных еловыми или ивовыми прутьями. Логика в таком предположении есть, но только семга в подобную ловушку вряд ли зайдет. Да и зачем нужны столь громоздкие сооружения? Давайте поднимемся на мыс, осмотрим противоположную лагуну.
Предложение Никитина было принято и через несколько минут мы стояли у края обрыва, откуда открывался вид на низкий и ровный берег с сосновым бором и узкой полоской пляжа. Отлив уже достиг своего максимума, обнажив широкую полосу песчаного дна, посредине которой параллельно берегу шел своеобразный желоб, «труба», как называют его рыбаки, оставшийся заполненным водой. Именно он и был причиной богатых уловов на этом тоневом участке. Ведь идущая морем рыба не просто прижималась здесь к берегу, скользила над песчаной отмелью. Ее путь проходил по этой самой «трубе», которую перегораживали неводами. Столь идеальное для ловли семги место действительно, как мы убедились позже, было единственным на всем протяжении Терского берега. Не потому ли его отметили когда-то знаком лабиринта?
— Однако это не так, — продолжил рассказ Никитин. — Почему тогда на Соловецких островах в одном месте расположены сразу несколько одинаковых гигантских лабиринтов? Дело в том, что каменные спирали следует рассматривать в комплексе не с материальной культурой обитателей древнего Беломорья, не в одном ряду с каменными скребками и очагами, остатками жилищ, охотничьими и рыболовными ловушками, а в комплексе культуры духовной.
Все дальнейшие исследования убедили меня, что лабиринты служили входами, в подземное царство мертвых, о чем, кстати сказать, недвусмысленно напоминают связанные с ними легенды. Феи, эльфы, дверги, йоуны — все они были выходцами «с того света», куда завлекали неосторожных путников или искателей приключений.
(На мой взгляд, сила доказательства Никитина в том, что он пытается смотреть на все Беломорье в целом, старается решить его загадки во взаимосвязи всей истории человека на протяжении чуть ли не десятков тысячелетий.)
— Классический тип лабиринта мы находим на древнегреческой монете с острова Крит, где легендарный лабиринт царя Миноса, который на самом деле состоял из переплетений многочисленных залов, переходов, дверей и лестниц, представлен точно таким, как этот, под Умбой. А почему, собственно, критский лабиринт, о котором рассказывает древнегреческий миф, не мог быть именно таким? Для жертвоприношений требуется жертвенник, алтарь, стоящий в храме, но никак не здание-лабиринт. И алтарь этот находился не во дворце, а в подземелье, как о том повествует древний миф. Он вполне мог оказаться примитивной двойной каменной спиралью, которая у самых различных народов земного шара символизировала Солнце. И художник, вырезавший штемпель для древнегреческой монеты, знал гораздо больше, чем сообщал слушателям распространенный миф о Тезее и Минотавре…
(Итак, лабиринты — это алтари Солнца, единственного действительного божества северных народов, которое дарило жизнь всему сущему на Земле? Но кто же все-таки был их строителем?)
— Единство лабиринтов заставляет предполагать, что это памятники одного и того же народа. Поскольку наибольшее количество лабиринтов находится на Соловецких островах, то, вероятно, именно оттуда шло расселение, а если не расселение, то шли плавания строителей лабиринтов. Плавания, которые распространяли границы известной им Ойкумены все дальше, и в конце концов мир для древних мореходов расширился настолько, что они уже не вернулись назад. Почему? Мне думается, что главной причиной явилось резкое похолодание, изменение климата, которое мы наблюдаем во второй половине второго — начале первого тысячелетия до нашей эры. Белое море стало замерзать. Морскому народу пришлось держаться севера Кольского полуострова, омываемого теплым Гольфстримом. А когда Беломорье стало полностью покрываться льдом, они ушли еще дальше. Возможно, стали шотландцами, смешались с населением северных датских островов… Тут остается только гадать.
Каким-то отражением этих скитаний, вероятно, остались воспоминания об «островах блаженных» на далеком севере, которые дошли до нас в эпосе кельтов Уэльса. Эти «острова блаженных», где обитают души умерших, очень похожи на наши Соловецкие острова…
— Андрей Леонидович, ну а откуда пришел, где сформировался этот морской народ Беломорья? Есть ли еще следы его обитания?
— Да. Это прежде всего два древних поселения на мысе Востра под Чапомой, а также древнейшие могильники, которые удалось недавно обнаружить у мыса Корабль, напротив тони Великие Юрики…
— Прошу ступать осторожно, дабы не повредить очаги, не сдвинуть с места камни…
По этому строгому предупреждению можно было понять, что сейчас рядом со мной уже не Никитин-писатель, а Никитин-археолог. Причем профессиональный. Его слова были не лишними: впереди на десятки метров протянулся береговой бар, Разделенный руслом пересохшего ручья. На каждом Шагу попадались выложенные из обожженных камней очаги, порой четкие, словно вдавленные в песок остатки мостовой — большие и маленькие круги, обозначавшие границу раскинутых над ними тысячелетия назад жилищ первобытных людей.
Наклонившись, Андрей Леонидович ощупал, взглядом песок.
