Эти выводы о существовании единого громадного хребта подкреплялись и геологическими данными: и мои наблюдения, и отчет Черского – все доказывало, что здесь проходит мощная складчатая система, параллельная Верхоянскому хребту.
Возбужденные нашим открытием, полные желания проникнуть скорее на север через эти неизвестные цепи, «пустились мы к лодкам.
К полудню Конон закончил починку брезентовой лодки, и мы едем дальше. Погода начинает проясняться, и мы спешим в Тюбелях, чтобы успеть сделать там астрономические определения до прихода каравана. Но вот беда: мы не знаем, где мы! Может быть, мы уже незаметно проплыли Тюбелях и скоро попадем на знаменитые пороги? По старым картам селение Тюбелях стоит на правом берегу, немного выше Ольчана, а большая река, которую мы прошли вчера, не чем иным, кроме как Ольчаном, не может быть.
На правом берегу в лесу показывается дымок и несколько пасущихся лошадей. Мы останавливаемся. Конон уходит в лес и находит юрту, где живет семья якутов; но взрослые, оказывается, уехали на отдаленный покос, а дома остались дети, которые могли только рассказать, что до Тюбеляха еще далеко.
На шестой день плавания река становится еще стремительнее. В извилистых ущельях с отвесными стенами она пересекает несколько горных цепей и наконец выносит нас в небольшое расширение. Очевидно, сейчас будет Тюбелях. Вот еще утес, а возле него река уже вся покрыта пеной. Мне удается проскочить, а неуклюжая большая лодка попадает в пенящиеся валы, и ее заливает до половины. Немного дальше, в просвете протоки левого берега, мелькнули две юрты. Я гребу изо всех сил, чтобы пристать к берегу, но быстрое течение уносит ветку далеко вниз, и мне удается задержаться лишь у маленького островка. Вслед за мной идет к берегу и большая лодка. Выйдя с быстрины в заводь, она вдруг ударяется о корягу и опрокидывается. Салищев и Конон летят в воду и выбираются на островок мокрые с головы до ног.
За протокой обширный луг, выбитый скотом, стадо черных с белыми пятнами коров и две юрты – зимняя и летняя. Вдали, у гор, чернеет простой сруб старинной часовенки. В юрте живут старуха, молодая якутка и ребятишки.
Конон начинает длинный разговор: сначала надо рассказать, кто мы и откуда появились так внезапно. Потом переходит к расспросам:
– Чья это юрта?
– Мичика Старков хозяин.
– А где сам Мичика?
– В Оймякон поехал, в исполком.
– Надолго уехал?
– А вот узнает в исполкоме, что делать с мукой, которую он для экспедиции сюда приплавил.
– А где же мука?
– Внизу, у дальнего Егора.
– Где он живет?
– На том берегу, кёсах в двух с половиной.
– А где масло?
– В погребе у нас спрятано.
– Вы не слыхали, есть дорога в Чыбагалах по этому берегу?
– По этому берегу не ездят. Если на тот берег переправиться, можно в Мому поехать, ниже порогов; там много жителей, луга хорошие, скота много.
Женщины живут в этой узкой щели между высокими хребтами, загораживающими солнце, и не знают ничего, кроме Тюбеляха. Даже весь Тюбелях они не видели. Старуха ездила однажды зимой за три кёса вниз, а дальше ничего не знает. Она говорит, что есть где-то внизу, в конце Тюбеляхской долины, в пяти кёсах, дальний Иван, который все знает.
Я решаю стать километрах в восьми ниже юрт, у устья реки Иньяли, куда выйдет наш караван, и постараться собрать в это место масло, муку и затем искать проводника.
Иньяли и впадающая против нее река Еченка текут в мрачных глубоких долинах, среди высоких гор с большими серыми галечниками. Вверх по Еченке видны высокие снежные пики.
Возле устья Иньяли также есть юрта, и жители встречают нас радушно. Но сведения самые неутешительные:
– По этому берегу люди в Чыбагалах не ездят. Переправляйтесь на тот берег, потом горами пройдете в обход порогов, перевалите на реку Тиэхан-Юрях, потом спуститесь в Мому – много людей там живет.
– Зачем нам в Мому? Нам нужно в Чыбагалах.
– А как же иначе? Из Момы переправитесь опять через Индигирку и пойдете на Чыбагалах. Там три брата живут, якуты. Место хорошее, корма много, людей мало.
– Ведь в обход через Мому очень далеко?
– Наверно, далеко, кёсов сорок или пятьдесят.
Вместо остающихся по Индигирке до устья Чыбагалаха сотни километров, оказывается, надо в обход через Мому сделать не менее 350 и при этом дважды переправиться через Индигирку!
Вот она – мчится перед палаткой, а в лесу на том берегу едва различаешь деревья. Как тут на ветках мы будем перевозить две с половиной тонны груза и переправлять через бурную реку наших измученных лошадей?
К счастью, один из здешних якутов, Николай, вспоминает, что есть дорога по левому берегу, также в обход, также не то на 30, не то на 40 кёсов, без переправы через Индигирку, но зато с тяжелыми бродами, с перевалами, болотами. Он сам ездил по ней, но так давно, что не сможет провести.
Еще два дня продолжаются поиски проводника. Наконец приводят дряхлого старика Алексея.
– Рассказывай, друг! Капсе, дагор!
– Нечего рассказывать, стар я стал, никуда не езжу. Что люди расскажут, то и повторяю.
– А раньше ездил?
– Молодая сила была, всюду ездил: и вверх ходил, и в Мому, и на Чыбагалах.
– А на Чыбагалах каким берегом ездил?
– Этим берегом, этой стороной, через горы. Сначала по Иньяли вверх, потом перевал высокий, долго идти. Выйдешь на Юрынью, по ней вниз пойдешь. Давно ездил, больше тридцати лет прошло. Плохо помню, как ехал.
С трудом вспоминает старик, как идет дорога. В конце концов он соглашается показать нам дорогу, но просит, чтобы помогали ему в пути и на ночевках. Решаем, что лучше такой проводник, чем переправа через Индигирку.
9 августа приезжает Мичика (Дмитрий) Старков. Это человек совсем другого склада. На вид невзрачный: треугольное сморщенное лицо, редкие черные волосы на подбородке (якуты выщипывают бороду), сгорблен. Но он бесстрашный и предприимчивый человек. Узнав в Оймяконе, что мы уже проехали вниз, Мичика проплыл за два дня из Оймякона 400 километров в ветке. Он один из немногих гоняет плоты по Индигирке и дальше всех проникал на лодке в страшное ущелье ниже Тюбеляха. Мичика первый в этом году поднялся на лодке от Тюбеляха до Оймякона, а до сих пор плавали только вниз или поднимались вверх недалеко, не больше 30–50 километров. Надо видеть, как передвигаются по реке якуты в своих лодках, и видеть Индигирку, чтобы оценить этот подвиг. Индигирская ветка, у которой для скорости хода дно закруглено, слишком вертка, чтобы можно было работать в ней шестом стоя, как делают на своих стружках русские; якуты садятся на дно ветки и, быстро-быстро перебирая двумя короткими палочками, медленно передвигаются вверх по реке.
Мичика сразу приводит в порядок все дела. Муку он хочет перевезти на своей ветке на левый берег и сложить километрах в двадцати ниже, откуда мы привезем ее на наших лошадях. Масло уже привезено и лежит на берегу в мохнатой черной коровьей шкуре.
