Гёдёллё – дворец человеческих масштабов, в нем и императорской семье было уютно, и нетитулованным посетителям полтора века спустя. Императорская дача. Уголок частной жизни. Домик в деревне.
Тысячелетие в центре Европы
«Тысячелетие в центре Европы» – это подзаголовок книги венгерского историка Ласло Контлера. Тут важны все слова. О европейском выборе Венгрии уже было сказано. Но важно и то, что венгры оказались не на окраине Европы, а в самом ее центре. Как раз в те времена, когда строился и украшался Будапешт, специалисты из венского Императорско-Королевского военно-географического института определили место географического центра Европы – на территории Австро-Венгрии на тот момент. В 1887 году на берегу реки Тисы был поставлен знак, латинский текст которого сообщал: «Очень точно, специальным аппаратом, сделанным в Австрии и Венгрии, со шкалой меридианов и параллелей, установлен здесь Центр Европы». Точка, конечно, условная, поскольку «Европа» – понятие не только географическое, но также историческое и культурное. Но сам факт не мог не сказаться на самоощущении народа. Mitteleuropa, Центральная Европа, «остров внутри Европы» (Миклош Месей) – самый что ни на есть европейский центр[20].
Но парадокс в том, что в этом самоощущении «центральность» замечательно уживается с «провинциальностью» и «сиротством». «Да, венгерский язык отдаляет нас от Европы и провоцирует в нас сознание, что мы чужие»[21], – говорил Петер Эстерхази, и в данном случае говорил не как интеллектуал, обладатель собственно взгляда, но как выразитель взгляда общего.
Тема национального сиротства постоянна в венгерской культуре. «Мы – самый покинутый народ на земле»[22], – это писал Шандор Петёфи, непререкаемый авторитет в вопросах венгерского патриотизма. Артур Кёстлер, ставший известным миру в качестве английского литератора, но родившийся венгерским евреем в Будапеште, на протяжении одного абзаца упоминает «беспрецедентное одиночество этого народа», «неширокий горизонт этого народа» и снова «безнадежное одиночество нации», поскольку «быть венгром – коллективный невроз», а здешние гении «для внешнего мира рождаются глухонемыми»[23].
Позднее писатель Петер Залахи так выразил собственное раннее знакомство с тем же кругом идей, транслируемых обществом из века в век вне зависимости от социального строя и политического режима; в его случае это самый конец социалистической эпохи: «Словом, венгры пришли сюда тыщу лет назад и сегодня еще идут, если, конечно, не померли. Откуда идут и куда – никому не известно. А если кому известно, тот заблуждается. Тот не венгр. Или венгр, но не тот. В смысле – ненастоящий. Что есть венгр – покрыто большим туманом. Ясно только, что венгр ничем особенным не отличается, что выглядит он как все, везде легко приживается, за исключением Венгрии, где ассимилироваться ему невозможно – мешает общий язык»[24].
Корни «сиротства», «одиночества», «невроза» – в истории.
Монумент на площади Героев, знакомый каждому венгру едва ли не с рождения, не оставляет двусмысленностей: пришли, да. Семь всадников изображены едущими с востока на запад, в сторону заката и Дуная. Первый – Арпад, тот, кто в 896 году привел венгров на Среднее Подунавье, преодолев Карпаты. Рядом Tas, Huba, Előd, Kond, Ond и Töhötöm – имена написаны на постаменте, и трудно не выучить их уже к окончанию начальной школы. При этом бронзовый Арпад выглядит неотличимо от Александра Невского и неуловимо напоминает Ричарда, стоящего во дворе Вестминстерского дворца. В отличие от «прекрасной эпохи», героическая эпоха Венгрии материально, телесно, в Будапеште не существует. По-настоящему старых строений здесь нет, а каменные фрагменты стрельчатых арок, встречающиеся во дворах Буды, слишком немногочисленны и немы, чтобы выступать свидетельствами эпохи. До-имперское прошлое Венгрии – по большей части вербально, повествовательно, текстуально, а следовательно – мифологично.
Поиск родни. Путешествие монаха Юлиана
В XIII столетии на поиски восточных родственников ушли четверо венгерских монахов. Вернуться после трехлетних странствий удалось лишь одному, но и он умер сразу по возвращении. Тогда в путь отправился монах-доминиканец по имени Юлиан с тремя собратьями. Это был май 1235 года; путь их лежал через Секешфехервар, Печ и Белград к Константинополю. Оттуда – кораблем на Тамань. Путники прошли вдоль реки Кубань, повернули на северо-восток, в землю аланов. Двое решили вернуться, а Юлиан с одним спутником отправился дальше, но вскоре тот умер, и Юлиан продолжал путешествие один. «Близ большой реки Этиль», которую историки идентифицируют по-разному, он встретил людей, язык которых понимал.
Надо себе представить: деятельный монах, покинув Константинополь, шел по землям малоизвестным, последнюю часть пути – в одиночку; людей, с которыми он мог говорить на одном языке, он встретил примерно через год, как покинул монастырь, – и только тогда на его «Jó napot kívánok!» прозвучал ответ: «Jó napot!»
Юлиан благополучно вернулся, отчитался в Буде перед королем Белой IV и в Риме перед папой Григорием IX; более того, осенью 1237-го он отправился в путь снова… Это был тот самый 1237 год: 16 декабря Батый осадил Рязань и вскоре взял ее, впереди поражение Владимиро-Суздальского княжества, осада и взятие Киева монголами. Это было монгольское нашествие на Русь. Доминиканец Юлиан стал свидетелем самого начала его; он писал: «…Князь суздальский передал словесно через меня королю венгерскому, что татары днем и ночью совещаются, как бы прийти и захватить королевство венгров-христиан. Ибо у них, говорят, есть намерение идти на завоевание Рима и дальнейшего…»[25].
Последующие события затмили впечатление от экспедиции Юлиана, но память о нем осталась, и картина мира для венгров уточнилась: родственники у одинокого народа есть, но – очень, очень далеко. Европейская же часть венгерской истории тем более должна была осознаваться как результат собственных усилий. Королевство удалось создать тем, кого принцип «где родился – там и пригодился» на тот момент не удовлетворял.
Характеристика
«…вблизи – венгры кажутся самым высокомерным народом. А издали… издали их не видно».
Петер Эстерхази. Harmonia cælestis
Завоевание Родины. Продолжение
Самостоятельной истории Венгрии отпущено было немного: вполне активное, живое и деятельное Венгерское королевство пережило пик расцвета в XIV веке при короле Лайоше I (Людовике I Великом), когда его территория охватывала земли от Балкан до Балтийского моря и от Черного моря до Адриатического, и в XV веке при короле Матьяше, превратившем свой двор в центр ренессансной культуры.
