Национальные цвета германцев (не те цвета, что красуются на государственном флаге, а те, что встречаются здесь чаще прочих) — желтый, в основном тусклого серного оттенка, зеленый с уклоном в тона выцветшей листвы и коричневый: от мутновато-бежевого до насыщенного цвета земли. Эта теплая почвенная палитра во всех ее комбинациях — самая распространенная, когда речь заходит о цветах одежды, зданий и всего прочего. Для меня она воплощает собой «немецкость», национальное и культурное своеобразие. Это, конечно, стереотип, но он заставляет задуматься: может, у каждой страны есть своя палитра? Конечно, дома строились когда-то из местных материалов, так что в Лондоне преобладает красный кирпич, а, например, в Далласе — охряный.
В гостиничном лифте прозрачные стены, они дают бросить взгляд вниз, на шоссе неподалеку, и одновременно рассмотреть шахту самого лифта и его устройство. Все кабели и механические устройства безупречны — ни пятнышка, ни пылинки. В Нью-Йорке эти шахты чумазы, все поверхности покрыты слоями запекшейся грязи и застарелой смазки, внизу — толстый ковер из смятых стаканчиков из-под кофе и крысиного помета. Когда я говорю об этом своему другу-американцу, он отвечает: «Ну и что, зато у нас в Америке музыка лучше».
Да что ты! Можно не выносить техно, безраздельно царящее в большинстве местных ночных клубов, но многие тут же возразят, что одни только Бетховен, Бах и Вагнер шутя выдержат конкуренцию с любыми американскими ремесленниками, имена которых могут всплыть в памяти. Да, это заявление смехотворно, но что оно означало? На что намекало? Кроме ксенофобии и недоказуемости, не было ли там подкладки в виде предположения, что культурные и социальные качества имеют некий срок годности? Что избыток одного неизбежно влечет нехватку другого? Что чистота и порядок обязательно иссушают какие-то другие качества (из чего следует, скажем, будто каждый красивый человек непременно туп как пробка)? Что целые нации и народы имеют некую общность психики, которая вступает в силу сразу, как пройдешь паспортный контроль? Эта мысль чем-то напоминает идею, описанную в странном рассказе Уилла Селфа «Квантовая теория безумия»: человечество якобы располагает ограниченным, раз и навсегда определенным уровнем рассудка — одного на всех. В результате каждая черточка психологии, каждая деталь социального облика наших персонажей получены в обмен на какие-то иные, оставшиеся невыраженными, формы социального поведения. Если человек чувствует себя счастливее «среднего уровня», это означает, в рамках данной теории, что он совершил обмен, поступившись чем-то другим — интеллектом, например.
Берлин воспевают как культурную столицу Европы. Ну, кое-кто воспевает. Вечером я отправляюсь обходить галереи с художником-дизайнером Стефаном Сагмейстером. Буквально все здесь сверхдружелюбны и готовы помочь — без всякого налета панибратства или навязчивости: это заметный контраст с ощущениями, которые нередко испытываешь в нью-йоркских галереях. Множество местных залов располагаются в старых зданиях, имеющих любопытную планировку. Кварталы довольно велики, а потому сами дома — офисы, квартиры, а теперь и галереи — представляют собой внушительные строения, образующие периметр целого квартала, этакий гигантский квадратный бублик. Такая планировка оставляет порядочно пустого места посередине, скрытого от уличного движения и доступного извне через туннели, прорубленные в «бублике».
© 2006 Aerowest / Google Inc.
Эти внутренние дворы огромны. Некоторые настолько велики, что внутри первого многоквартирного здания нередко прячется другое, а изредка и внутри этого второго может гнездиться еще одно, будто архитекторы выбрали в качестве модели русскую куклу-матрешку. Некоторые из этих «внутренних» зданий вмещали когда-то маленькие фабрики, но теперь превращены в очаровательные кафе с выносными столиками и пространством, где клиенты оставляют велосипеды, часто даже не приковывая их цепью. И попасть в какую-нибудь новую галерею, как правило, можно только через такой вот дворик. Внутри эти галереи обыкновенно не столь просторны, как в других частях света, поскольку чаще всего устроены в отремонтированных и переоборудованных офисах, а не в широченных корпусах бывших фабрик.
Мы со Стефаном разговорились о компакт-дисках и звукозаписи в более широком смысле. Стефан недавно вернулся из Северной Кореи, которая, по его словам, в некоторых аспектах на несколько лет опережает наши страны в развитии. Он говорит, там никто уже не покупает компакт-диски. Когда ему захотелось приобрести диск, который он где-то услышал, пришлось искать специализированный магазин: точно так же в Европе или в Америке (не важно, Северной или Южной) придется разыскивать винил.
Мы вместе задумались над судьбой обложек пластинок и компакт-дисков: за свою карьеру Стефан не раз возвращался к этому формату дизайнерского искусства. Он напомнил мне, что устойчивая связь «картинки на обложке» с музыкой внутри появилась только из-за того, что виниловая пластинка легко царапалась, а потому нуждалась в прочной картонной защите. И до относительно недавнего времени даже эта упаковка не сопровождалась изображениями, списком исполнителей, текстом «от издателя»: изначально обложка грампластинки была простой, одинаковой для всех. Веками люди с удовольствием слушали музыку, не испытывая нужды в ярких рекламных образах или привлекательном дизайне обертки. Впрочем, я быстро выяснил, что, стоило Алексу Штейнвейсу впервые в истории упаковать пластинку в специально предназначенный для нее художественно оформленный конверт («Героическая симфония» Бетховена, 1939 год), тираж диска сразу взлетел до небес. Значит, графическим оформлением музыки не стоит пренебрегать. Мы склонны считать аудиозапись сердцевиной «полного набора», под которым сегодня подразумевают визуальный ряд и всю дополнительную философию. Со временем этот «набор» стал воплощать мировоззрение, которое отражается не только самой музыкой, но и ее упаковкой, личностью артиста, имиджем группы, костюмами, видеоклипами и всеми прочими «посторонними» подсказками. Но очень скоро все это, вполне возможно, отвалится, оставив одну только музыку, — благодаря миру цифровых технологий, где многие покупают одну песенку, которая им нравится, оставляя без внимания все прочие «сопутствующие» материалы и картинки. Эра информационных облачков, окружающих поп-музыку как воплощение ее Weltanschauung[10], похоже, подходит к концу. И Стефан, кажется, не сильно переживает по этому поводу.
