Владислав Корякин - Русанов

Отношение к политическому сыску за прошедшие века в России сложилось однозначное, однако документы этих ведомств для историков бесценны, хотя слишком часто свидетельствуют не в пользу тех, кто их составлял. Русанов с 1894 года привлекался по разным поводам к следствию, включая задержание и арест, практически ежегодно. Несмотря на это, полиция добыла минимум улик, хотя круг общения недавнего семинариста включал достаточно крупные фигуры, связанные с революционным движением. Какой-либо ценной информации от него полицейские чиновники не получили, израсходовав на работу с Русановым лишь свои силы и время. С другой стороны, говорить о каком-то его особом вкладе в революционное движение в России того времени тоже не приходится (как это делали его советские биографы по конъюнктурным соображениям). Скорее, его деятельность отражает позицию представителя разночинной интеллигенции, еще не сформировавшегося в совокупности жизненных и общественных интересов. Так называемая революционная деятельность была не более чем стихийным протестом против застоявшейся российской монархии, сковавшей производительные силы страны, типичным для многих представителей его общественного круга — и только. Гораздо серьезнее и интереснее на этом фоне выглядит именно его гражданская позиция, сформировавшаяся в молодости, но проследить ее развитие можно лишь на более длительном жизненном пути героя настоящей книги.

А пока ближайшие перспективы не сулили молодой чете ничего обнадеживающего, ибо их жизненный горизонт на два грядущих года оказался ограничен плотным частоколом вологодской тайги, за которым разглядеть просветы было трудно. Оставалось жить и работать…

Жизненный поворот в судьбе героя книги определил документ департамента полиции, датированный 26 июня

1901 года: «…объявляется сыну купца Владимиру Александрову Русанову, что на основании Высочайшего повеления, последовавшего в 31 день мая 1901 года в разрешении дознания по обвинению его в государственном преступлении, он, Русанов, подлежит, во вменении в наказание предварительного заключения, высылке в Вологодскую губернию под надзор полиции на два года, считая срок с 31 мая 1901 года». На этом документе имеется личная подпись того, кому это решение было адресовано: «Настоящее постановление мне объявлено 6 июля 1901 года. Владимир Русанов» (1945, с. 421).

И поехал 16 июля 1901 года несостоявшийся студент Киевского университета с молодой женой, ожидавшей ребенка, под слезы и стенания родных и близких в места не столь отдаленные. Пока в Вологду, столицу губернии, которая своими восточными, наиболее глухими пределами упиралась аж в Уральский хребет, тогда как на западе ее границы проходили вблизи железной дороги на Архангельск. Предварительное знакомство с будущими местами пребывания по карте из гимназического атласа Э. Ю. Петри не сулило ничего хорошего. Уже неподалеку от губернского центра кончались любые пути-дороги, ближайшая станция «чугунки» на востоке была только в Котласе на Северной Двине, а условные знаки городов словно сбежали оттуда в среднюю полосу России, и только линии рек, служившие там «путями сообщения», уводили в места, «куда Макар телят не гонял».

По прибытии последовали новые знакомства, в первую очередь с местными жителями и товарищами по несчастью — ссыльными, вырванными судьбой из привычной жизни больших городов, университетских центров и заводов. Местная публика оказалась интересной. На одном из фото в компании ссыльных Русанов запечатлен вместе с людьми, оставившими в российской истории весьма заметный след. В первую очередь это Борис Савинков, один из самых известных революционеров эсеровского толка и непримиримых борцов с советской властью, окончивший свой жизненный путь четверть века спустя во внутренней тюрьме Лубянки. Писатель А. М. Ремизов, один из крупнейших русских писателей первой половины века. На том же фото и первый советский нарком просвещения А. В. Луначарский, вспоминавший позже, что колония вологодских ссыльных «была очень многочисленной и жила интенсивной общественной и умственной жизнью» (1923, с. 1). В числе ближайших помощников Русанова в скором будущем оказался врач А. А. Богданов, что не помешало ему оставить ряд работ философского и экономического направления. В советское время вместе с И. И. Степановым-Скворцовым он издал учебник «Курс политической экономии», а позднее организовал в столице и возглавил Институт переливания крови. Подобный перечень окружения Русанова можно было бы продолжить. Разумеется, были и другие — опустившиеся, смирившиеся со своим подневольным положением, потерявшие интерес к жизни или водившие тесную дружбу с «зеленым змием».

Чем заняться молодому, полному сил человеку в подобной ситуации? Мария Петровна готовилась стать молодой мамой, и ее ближайшее будущее определялось этим обстоятельством, она не могла отлучаться из Вологды. Ее родители, несмотря на все претензии к неудачному выбору дочери, не забывали молодых, регулярно высылая денежные переводы, как, впрочем, и Любовь Дмитриевна с Андреем Петровичем. Можно утверждать, что с отчимом молодому Русанову очень повезло. Тот сделал для формирования личности будущего российского полярника гораздо больше, чем родной отец, преждевременно почивший от излишеств. Взаимное уважение и дружба отчима и его приемного сына подтверждаются их перепиской не только во время пребывания четы Русановых в Вологде, но и позже. Помимо скудного содержания, которое местные власти выплачивали ссыльным, денежные переводы от родных были очень кстати. Тем не менее любой дополнительный заработок для молодой семьи был отнюдь не лишним…

Трудно сказать, насколько быстро освоились Русановы в губернском центре. Глава молодой семьи через несколько месяцев по прибытии в Вологду предпринял попытку сменить место вынужденного пребывания, хотя и неудачно. Об этом известно из запроса вологодского губернатора в департамент полиции: «Владимир Александров Русанов обратился ко мне с прошением об исходотайствовании ему разрешения переехать на Дальний Восток в г. Харбин, так как ему, Русанову, по состоянию здоровья необходим более умеренный климат, чем сырой и резкий климат г. Вологды, причем проситель заявляет, что в г. Харбине ему представляется возможность заработка, который позволил бы содержать семейство… Имею честь сообщить на усмотрение департамента полиции и присовокупить, что проситель, находясь в г. Вологде, вел себя хорошо и в предосудительных поступках не замечался» (1945, с. 421). Не повезло — сам глава МВД пришел к выводу, что просителя «ввиду тенденции к рабочей пропаганде едва ли желательно пускать в Маньчжурию, где масса железнодорожных рабочих (на строительстве Китайско-Восточной железной дороги. — В. К.), но во внимание к болезни можно бы перевести в Астраханскую губернию» (там же). Дело тянулось до апреля 1902 года, когда окончательно выяснилось, что «сын купца Владимир Александров Русанов при предложении ему отбыть остающийся срок надзора в Астраханской губернии пожелал остаться в г. Вологде» (1945, с. 422). По-видимому, не последнюю роль сыграла выяснившаяся возможность поездок для статистического обследования наиболее глухих лесных углов на востоке губернии. Вологодский губернатор направил запрос в департамент полиции в связи с тем, что Русанов «обратился… с ходатайством о разрешении ему поездки в Усть-Сысольский уезд для статистических работ, предпринимаемых уездным земством одновременно с партией) по заготовлению переселенческих участков в этом уезде» (там же). Губернатор решил поддержать прошение своего подопечного вследствие «1) вполне одобрительного поведения просителя, 2) что для Русанова его пребывание в Усть-Сысольском уезде, изобилующем хвойными лесами, в летнее время может благоприятно повлиять на расстроенное его здоровье, 3) что общение просителя с населением при исполнении возложенного на него поручения не может вызывать опасений, так как население Усть-Сысольского уезда, весьма редкое и состоящее исключительно из зырян, по своей неразвитости и незнакомству с русским языком, представляет из себя среду, мало пригодную для противоправительственной пропаганды» (там же). Ссыльные обращались к исследовательской деятельности начиная со времен Великой Северной экспедиции (Овцын) и кончая многочисленными ссыльными поляками (Чекановский, Черский, Ды-бовский). Так что в поступке Русанова не было ничего неожиданного. Важно, что не все решались на подобное, да и не у всех получалось. Русанов и решился, и у него получилось ничуть не хуже, чем у его современника А. В. Журавского, оставившего по себе на Печоре добрую память, несмотря на раннюю гибель.