17
Сергей Петрович Трубецкой (1790–1860) был 10 июля 1826 г. приговорен в каторжную работу навечно; в 1832 г. срок был сокращен до 15 лет, в 1835 — до 13 (см.: Декабристы. Биографический справочник М., 1988. С. 178–179). Е. И. Трубецкая прибыла в Благодатский рудник, куда был первоначально отправлен ее муж, в ноябре 1826 г. Ф. Лакруа, автор книги «Российские тайны» (1845), полемизируя с оценкой Кюстином фигуры Трубецкого, писал: «Г-н де Кюстин в своем сочинении, впрочем столь замечательном, счел уместным сделать из Трубецкого героя, достойного сочувствия всех честных людей. Будь он осведомлен немного лучше, он не поспешил бы исторгать у читателей слезы по поводу участи человека, вызывающего лишь глубокое отвращение» (Lacroix F. Les mystures de Paris. P., 1845. P. 98; имеется в виду отсутствие Трубецкого на площади в день восстания — момент его биографии, которого Кюстин не касается).
До 1839 г. у Трубецких родились дети: Александра (1830–1860), Елизавета (1834–1923 или 1918), Никита (1835–1840), Зинаида (1837–1924), Владимир (1838–1839); после 1839 г. у них родились еще две дочери и сын.
Кюстин страстно желал, чтобы император повел себя иначе. 29 июня 1843 г. он писал Жюлю Жанену в ответ на его статью (см. примеч. к наст, тому, с. 18): «Знаете ли вы, что, согласись император исполнить вашу просьбу <касательно княгини Трубецкой>, он опроверг бы меня самым убедительным и действенным образом? Я сказал, что он — великий государь, но что великим человеком без милосердия быть невозможно; доказав, что он умеет быть милосердным, он заткнул бы мне рот куда лучше, чем все русские, которые подняли крик, не зная, что придумать, чтобы смягчить истины, которые я им высказал и которые, однако же, останутся истинами» (Trus importants livres et manuscrits autographes. Catalogue de vente. P., 1995. № 294). «Сердце y меня колотится от радости, — писал он Софи Гэ из Рима 4 ноября 1844 г., услышав слух (оказавшийся ложным) о перемене к лучшему в участи Трубецких, — при мысли о тех известиях, какие вы слышали о Трубецкой; но это слишком прекрасно, я не смею поверить в такой успех. Поверь я в него, я, презрев опасности, отправился бы в Петербург, бросился к ногам великого человека, который в этом случае показался бы мне кем-то высшим, нежели просто великий государь, и написал бы книгу «Маркиз де Кюстин, опровергнутый им самим»… Но повторяю еще раз, все это мечты, которым не суждено сбыться. Тем не менее надежда не покидала меня, когда я писал и отдавал в печать слова: «без милосердия можно быть великим государем, но нельзя быть великим человеком». Нужно быть человеком «высшим», чтобы уступить подобным просьбам и преодолеть мелкое тщеславие несгибаемого государя, пусть даже повинуясь расчету: такой расчет будет столь правилен, что покажется естественным».
Тем не менее в Нерчинском руднике от декабристов требовали выработки трех пудов в день с каждого (см.: Павлова. С. 8–9).
Примечание Кюстина к третьему изданию 1846 г.: «Один из таких доброхотов печатно оповестил на трех языках, что заключенные живут в Сибири припеваючи, посыпая дорожки песком и поливая цветы. (Опровержение «России в 1839 году», сочинение г-на Греча)». См.: Gretch. Р. 78.
Это запрещение, равно как и запрет на переписку жен декабристов с родными, оставалось в силе до конца 1820-х гг., когда родственники наконец выхлопотали себе право посылать в Сибирь женам ссыльных вещи, книги и деньги.
Комментарий Греча: «Г-н де Кюстин утверждает, что ссыльным и их семьям нельзя посылать деньги, а можно — съестные припасы! — съестные припасы за шесть тысяч верст (полторы тысячи лье)!» (Gretch. Р. 78)
Бартелеми Франсуа, маркиз де (1747–1830) — министр иностранных дел при Людовике XV, посол Французской республики в Швейцарии до 1797 г., а затем — член Директории. В результате государственного переворота 18 фрюктидора (4 сентября 1797 г.), в ходе которого члены Директории, придерживавшиеся республиканских взглядов, выступили против роялистов и умеренных, Бартелеми был выслан в Кайенну, столицу французской Гвианы, бежал оттуда, вернулся во Францию после наполеоновского переворота 18 брюмера (9 ноября 1799 г.), при Империи был сенатором и графом, а при Реставрации принял сторону Людовика XVIII и получил звание пэра.
В Петербурге жил князь Никита Петрович Трубецкой (1804–1855), брат С. П. Трубецкого, в пору пребывания Кюстина в России чиновник Почтового ведомства и церемониймейстер.
Ср. сходное недоумение Ансело, который, рассказав о казни пяти декабристов и суровом приговоре, вынесенном остальным, восклицает: «Мы полагали, что эта кровавая развязка, наступившая перед самой коронацией, омрачит празднества, ибо в России нет семьи, которая не оплакивала бы хоть одну жертву: каково же было мое изумление, когда я увидел, что родные осужденных, их братья, сестры, матери с охотой участвуют в этих блестящих балах, в этих роскошных пиршествах, в этих пышных собраниях! У иных из вельмож тщеславное себялюбие и привычка к раболепству заглушили прекраснейшие движения души; другие, постоянно согбенные перед власть имущими, без сомнения, боялись, как бы изъявления горя не навлекли на них подозрения в соучастии, и рабский их страх становился клеветой на императора» (Ancelot. Р. 411–412). Контраст между образом жизни декабристов и их петербургских родственников задним числом отмечали не только люди, сочувственно относившиеся к заговорщикам («В это время веселых праздников такое равнодушие, такое быстрое забвение о судьбе несчастных, следовавших в оковах в ссылку, на вечное изгнание, меня возмущало и тем более, что между веселившимися были им близкие знакомые и даже родные» — Свербеев Д. Н. Записки. М., 1899. Т. 2. С. 367), но и такие благонамеренные свидетели, как Греч: «…графиня Лаваль, теща кн. Трубецкого, давала пиры и балы, между тем как дочь ее изнывала с благородным самоотвержением в Сибири…» (Греч Н. И. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 294). Ср. также у Мицкевича в «Объяснениях поэта»: «Правительственное приглашение на бал является в России приказом, особенно если бал дается по случаю дня рождения, именин, бракосочетания и т. д. царя или особ царской фамилии, или же какого-нибудь высшего начальствующего лица. В таких случаях человек, в чем-либо подозреваемый или находящийся на плохом счету, не явившись на бал, подвергает себя серьезной опасности» (Мицкевич. Т. 3. С. 289; Mickiewic. Р. 491).
