Насколько помню, мы легли спать на почтовой станции Мансильда.
От Мансильды до Кроненборга пейзаж посредственный; но вот Кроненборг оставлен позади, вновь появляются гранитные горы самых фантастических форм; большая крутизна и обрывы наводили на мысль, что вот-вот окажемся в одном из самых гористых кантонов Швейцарии.
Справа остались два-три озера, сияющие как зеркала из полированной стали в зеленом обрамлении. За пунктом замены лошадей Поксуйлялка мы вновь встретились с Ладогой и по мосту въехали на небольшой остров, где расположен город Кексгольм[177]. Там землянику предлагали еще чаще, и при въезде в город можно было подумать, что мы прибыли создать конкуренцию между торговцами ягодами страны.
В Кексгольме оставались полдня частью из-за усталости, частью из любопытства: нужно заметить, что нас пленила чистота улиц с деревянными почти сплошь двухэтажными домами ― и только по обе стороны. Кексгольм, как и Шлиссельбург, ― старая шведская крепость. В саму крепость попадают через широкий ров, над которым высится вал с бастионами. Два жилых корпуса, один кирпичный и разрушенный, восходящий к шведам, и другой ― деревянный и пустующий, датированный эпохой императора Александра, образуют ряд и в результате уединенности и запустения придают глубоко тоскливый вид этому комплексу, военная архитектура которого довольно курьезна. Мы пересекали крепость во всем ее охвате без остановки, так как не было никакого прижившегося в ней исторического предания, и прибыли к потайному проходу к озеру. Перед нами на островке возвышались руины некогда укрепленного замка. Когда-то крепость с замком связывал мост; но замок обрушился, сочли бесполезным поддерживать мост в исправном состоянии, который больше никуда не вел, разве только к камням, и мост стал непроезжим. Наш гид, которого я беспощадно расспрашивал, отважился тогда рассказать нам историю одного государственного преступника, умершего при шведах в этом форту, после долгого заключения; но память бравого гида была затянута такими тучами, что вскоре я потерял надежду увидеть просвет в его рассказе. Претендовал он также на то, что слышал от отца, который все здесь обошел и осмотрел, будто недра башни изрыты подземельями и каменными мешками, где оставались еще кольца, цепи и инструменты для пыток. За что купил, за то и продаю эти справки и очень остерегаюсь брать на себя за них какую-либо ответственность.
Мы спали в Кексгольме, и должен сказать, что кровати или, вернее, канапе постоялого двора заставили нас сожалеть о скамьях почтовой станции.
На следующий день на расстоянии ружейного выстрела от города нам встретились лагуны озера Пихлавази; лагуны разделены проточными водами реки Хаапапавези. Мы озадачились с некоторым беспокойством, как переплыть два километра воды в телеге, и удивились, что начальник почты не удосужился предупредить нас об этом обстоятельстве; но наше беспокойство оборвалось разом; правда, оно уступило место другому. Из строения барачного типа вышли шестеро; из них четверо схватили наших коней за горло [под уздцы], двое бросились на паром, подогнали его к берегу и, несмотря на наши возражения и даже крики, вкатили на паром нашу телегу, и мы оказались отправленными в плаванье. Что и говорить, все было сделано очень быстро. Это был почти тот же способ, каким Ганнибал грузил своих слонов на Роне. В какой-то момент сходство стало бы более разительным, сумей мы, как они, двигать ушами. Но наши перевозчики, балансируя присущим каждому из них весом, выровняли паром и, отталкиваясь шестами от песчаного дна, двинули его вперед, несмотря на течение, с довольно приличной скоростью.
Грядет день, когда Россия обретет достаточно большое население, чтобы на этих лагунах создать вторую Венецию, и ничего не будет легче этого, так как начало ей уже положено. Высота некоторых из множества островов, доминирующих над озерной, в своем роде, поверхностью, увеличена домами, магазинами, церквями. Другие острова служат опорой фортам, прикрытым с флангов массивными башнями с зубчатым верхом или верхом с бойницами.
Хватило 15-20 минут плавания, чтобы нас препроводили из Кексгольма на противоположный берег озера, где мы снова заполучили сушу: не выходя из телеги. Рубль платы, таковы издержки этого живописного путешествия, которое поселилось в моем разуме на положении мечты.
Мы покинули лагуны, чтобы въехать в лес, местами опустошенный такими же пожарами, что уже видели, и отданный там земледелию. Хлеба, похоже, взросли превосходно, колосились и желтели.
С прибытием на пункт замены лошадей Найдерма [Нойдерма] мы были поражены нарядом женщин, который отличался от национального финского костюма. В этот наряд входят голубая юбка с широкой ярко-красной лентой понизу, облегающий талию белый казакин, и, наконец, красный платок, обрамляющий лицо и завязанный под подбородком.
Такой головной убор красивых украшает, а некрасивых безобразит.
Выезжая со станции Мивиниами [Кивиниеми], встретились с рекой Вуоксой, образующей самый большой знаменитый водопад Иматру, вероятно, единственный, какой есть в России. Вышла ли река из берегов или находилась в естественном состоянии? Во всяком случае, она затопила долины на своем пути. Край оставался лесным и гористым, только примешалась одна характерная деталь.
По мере нашего приближения к Магре [Мегре], стали попадаться семейства диких свиней. Первых, что я увидел под деревом ― в притоне для вепрей, взял на прицел. Велел остановить телегу и тотчас послал им пулю, но тут заметил, что на одном из животных надет треугольный ошейник из трех палок, связанных по концам, чтобы, видимо, мешал ему пролезать в огород.
Через несколько верст, свиньи стали так обычны и так фамильярны, что кучер был вынужден поднимать их с середины дороги ударом кнута. К такому квартированию они питают слабость, несомненно, по причине гравия, менее мягкого, но более теплого, чем лесной мох. Без меры предосторожности, предпринимаемой кучером, мы могли бы, очевидно, раздавить одного из этих сибаритов.
После станции Кутяткино, последней перед Санкт-Петербургом, дорога раздваивается. Та, что направо, ведет в Выборг; та, что налево ― в Санкт-Петербург.[178]
Вскоре мы пересекли Большую Невку по монументальному мосту, который построил в 1811 году наш компатриот Бетанкур, проследовали Аптекарским островом, оставили позади маленькую речку Карповку и через Петербургский остров въехали во вторую столицу всея Руси.
С прибытием на виллу Безбородко мы застали ее охваченной революцией. Графиня, очень хорошая наездница и очень хороший кучер, выезжала все эти дни либо верхом, либо в тильбюри. В день нашего возвращения она выехала в тильбюри в сопровождении одной из подруг. На довольно крутом спуске она увидела перед собой корову, что улеглась посреди дороги и наслаждалась теплым гравием с негой, равной блаженству свиней Магры [Мегре].
