Но перед чем и они оказывались бессильным, так это — перед туманами. То, что он появится — радиационный, адвективный или какой-то иной, — определить проблемы не составляло. Но вот он виден, лежит в море, а куда пойдет? Если закроет аэродром, то насколько? А потому возникает вопрос: выпускать экипаж в полет или нет? Если же он на «точке», срывать его оттуда или еще ждать? А вдруг придут, топливо кончится, а туман все еще будет лежать в этой долине, куда все атмосферные «нечистоты» стекаются, как в бочку...
Но трудно работать было всем — полевым партиям, «науке». Сезон короткий, объем исследований большой, а занимались ими не просто энтузиасты, а, образно говоря, научные маньяки. Явно видно, что подходит непогода, начинает задувать пурга и надо улетать — нет, бегут куда-то сделать еще один замер, взять какую-то пробу... На больших планерках я вынужден был ругаться:
— Когда это кончится?! Сказал экипаж, что надо лететь, так летите — ему-то виднее!
— Но если бы мы не взяли тот замер, у нас концы с концами не сошлись бы, — оправдываются.
— Да вы поймите, на карту ставится уже и ваша жизнь, и экипажа. С собой у вас запасы топлива и продуктов небольшие, а задуть может и на пару недель — это Антарктида...
Молчат, но я знаю, повторись такая ситуация, они поступят точно так же. Потому что сроки работ всех поджимают, дни становятся короче, лед у берега начинает смерзаться, а значит, скоро придет корабль — поэтому все делается быстро, бегом. Даже в столовую и из нее — бегом. Взвинченность? Да. Но она не была суматошной, беспорядочной — просто все спешили сделать дело, ради которого пришли в экспедицию. И только в пургу этот накал страстей несколько спадал...
Но и в непогоду, когда весь мир превращается в ревущую, воющую, грохочущую субстанцию и Антарктида загоняет людей в дома, наглухо запечатывая их тоннами снега, расслабляться нельзя. Потому что в замкнутом пространстве тебя тоже может подкараулить беда. Так случилось с водителем, инженером и техником по ГСМ, которые жили напротив нашего дома. Порывом сильнейшего ветра, который к ним прорвался, сбросило конфорку с печки-капельницы, полыхнул пожар. Они бросились тушить пламя, получили ожоги, но домик спасли. Мы думали, что на руках, на лицах останутся шрамы, но врачи «Дружной-3» сделали невозможное: применили новейшие мази, купленные на собственные деньги в каком-то заграничном морском порту, и к концу сезона раны зажили без следов. Так случалось не раз, когда врачи тратили полученную валюту на лекарства, которые потом кого-то спасали.
Но беда одна не ходит. В народе говорят, что ласточка приносит добрую весть, а ворона накаркает беду. Вот такая «ворона» и залетела к нам. Я получил радиограмму: «В ходе послеполетного осмотра шасси Ил-14 номер 61650 в «Молодежной» обнаружены трещины силового элемента крепления правой лыжи. Для решения вопроса о ремонте и дальнейшей эксплуатации лыжи необходимо присутствие инженера. В «Мирном» есть комплект лыж. Белов». Есть-то есть, но группа «Мирного» работает напряженно. Да и запас топлива для дозаправки в «Молодежной» крайне ограничен. В «Новолазаревской» — та же картина. Топливо я взял под жесткий контроль и давал только разовые разрешения на его использование буквально по литрам. Машина встала на прикол.
Следом — еще одно сообщение: «8 февраля на базе «Дружная-3» при очередном техобслуживании Ил-14 номер 41808 обнаружены трещины в сварных швах подкоса, в вилке передней ноги, сквозные трещины в стаканах основных стоек в районе проушин шлиц-шарниров в верхней части». Предположительно трещины могли образоваться в результате страгивания самолета буксировочным тросом при помощи трактора. В процессе летной работы появление таких трещин маловероятно, поскольку полеты этой машины производились только с подготовленных аэродромов.
И эта машина встала на прикол. Полетели телеграммы. В «Молодежной» и «Мирном» есть стойки и приспособления для ремонта, а чем их доставить-то. С трудом выкрутились из этой ситуации, но машины несколько дней простояли. А уже идет февраль, погодные условия ухудшаются.
Новая проблема. 17 февраля заканчивается срок межремонтного ресурса Ил-14 номер 41808. Учитывая то, что сезонные работы продлили до конца марта, еще в первых числах января отправил в Москву десяток телеграмм с просьбой решить вопрос о продлении ресурса этой машины до 1 апреля. Приходили те же запреты или странные предложения выполнять работу четырьмя экипажами на трех самолетах, два из которых, чисто транспортные, работали в «Мирном» за 6000 километров. А эти два Ил-14 были оборудованы научной аппаратурой и взаимозаменяемость их исключалась. Летать же двумя экипажами круглосуточно не позволяет короткий световой день в феврале-марте (ведь полеты-то съемочные, да и аэродромы не оборудованы радионавигационными системами и светостартами). В общем, все предложения были настолько дилетантскими, что я порой диву давался, изучая их. Наконец, после «нажима» со стороны науки на более высоком уровне, разрешили продлить срок ресурса «808-й» до 1 марта. Этого, конечно, было недостаточно, тем более, что ее приказали к этому сроку еще и перегнать в «Молодежную» для погрузки на корабль. Но я понимал, что при неустойчивой и плохой погоде в этот период года для перегонки ее потребуется пять-шесть дней. По этим причинам, скрепя сердце, пытаясь выкроить время хотя бы для нескольких съемочных полетов, после совещания со старшим инженером я вынужден был 23 февраля дать телеграмму своему руководству: «Из-за продления срока службы машины значительно меньше потребного для выполнения программных работ крайне необходимо использовать данный самолет на «Дружной-3»... Учитывая вышеизложенное, просим вашего разрешения на этот шаг. Все съемное оборудование, ресурсные агрегаты будут демонтированы и доставлены в Мячково. Ответ прошу срочно». И 25 февраля мы такое разрешение от командира МОАО Ю. А. Филимонова получили. Я помнил еще, что остаточная стоимость самолета после катастрофы экипажа В. Заварзина составила всего 1600 рублей.
1 марта самолет был законсервирован, украшен лентами, бантами и отбуксирован на окраину поселка, где мы его установили на вечное хранение. Все жители поселка пришли проводить «на пенсию» старого доброго товарища — Ил-14 номер 41808, тот самый, на котором нам пришлось летать на «Восток» при морозе в 63 градуса... В этот день ни у кого я не увидел улыбки на лице.
... На «Дружной-3» заканчивались работы по программам «Севморгеологии», и 10 марта мы перелетели в «Молодежную» для продолжения работ по программе ГУГКа. Закончили их 24 марта.
