Павел устремил взор на Елиму: "О, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын диавола", — произнес он, — "враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних?"
Елима спасовал. А Павел, единый духом с Господом вселенной, знал, что должно произойти. Он мог говорить, как пророк, предсказывая ближайшее будущее. Нет, это не Павел, это Бог наказывал волхва.
— "И ныне, вот, рука Господня на тебя: ты будешь слеп и не увидишь солнца до времени".
Свет в глазах Елимы вдруг померк и сменился тьмою. Подобно Павлу на дороге в Дамаск, он стал водить руками по сторонам, ища провожатого.
Если происшедшее обсуждать с медицинской точки зрения, Елима лишился зрения, вероятно, в результате спазма центральных сосудов головного мозга. Если Бог открывает глаза слепого, почему Он не может сжать кровеносный сосуд? Подобное вмешательство Бога, поражающего недугом противника посланных Своих — редкая вещь; Елиме это пошло на пользу. Лука использует выражение "и вдруг напали на него мрак и тьма", что в греческом оригинале звучит, как "сумрак, а затем тьма". Деталь эта показывает, что Елима ослеп не сразу — свет сначала померк в его глазах, а потом исчез. Лука никогда не бросал слов на ветер — подробность эту мог впоследствии сообщить ему только сам Елима, а это значит, по меньшей мере, что он уже был расположен разговаривать с христианским историком.
Сергий Павел был поражен. Ничто не могло убедить этого образованного римлянина сильнее. Он понял, что учение, о котором говорят апостолы — не пустая болтовня, но сама правда, обладающая удивительной мощью: "Тогда проконсул, увидев происшедшее, уверовал, дивясь учению Господню". У нас нет сведений о дальнейшей судьбе Сергия Павла, так как Лука не написал подробной истории распространения христианства. Но в 1912 году знаменитый археолог сэр Вильям Рамзай обнаружил во время раскопо к в Анатолии письменные источники, свидетельствующие, что Сергий Павел повлиял на свою дочь, и она стала христианкой; но сын его, будущий наместник в Галатии, получавший образование в Риме как раз в то время, когда отец его был проконсулом Кипра, остался язычником.
Для Павла и Варнавы случившееся было еще одним подтверждением того, что Бог открыл врата для язычников. И Варнава отказался от руководства. Он с радостью понял, что Павел исполнен Духом Святым, Который говорит ему, что делать и как вести других — в незнаемое.
"Павел и бывшие с ним" отправились в еще одно короткое плавание: на северо-запад, к берегам Памфилии, в Малую Азию. Наконец они стали настоящими первопроходцами — Памфилия лежала значительно западнее тех мест, где Павел бывал раньше. Ни в самой Памфилии, ни дальше на запад христиан еще не было.
Так, в возрасте уже около пятидесяти лет, когда обычные люди предпочитают устроиться в жизни поудобнее и ищут надежного прибежища, Павел отправился в свои тяжкие странствия. Против него был весь тогдашний философский мир, все величайшие мыслители и ведущие религии античного общества. Но союзником Павла была извечная, нескончаемая жажда людей узнать правду и найти спасение. В первом веке так же, как и в двадцатом, одни люди были набожны, другие полны предрассудков, третьи прямо заявляли, что они — материалисты. Но в те времена (как сейчас в Индии) все люди, независимо от взглядов и убеждений, отдавали положенную дань богам. Некоторые, отвергая всякую религию, верили только в человека. Но и в их сердцах жила та же тревога и надежда.
Корабль вошел в Атталийский залив. Оставив позади большую гору, возвышающуюся над гаванью города Атталии, странники проплыли несколько выше по течению реки Цестр и бросили якорь в небольшой гавани поблизости от окруженной стенами Пергии — туманного, спрятавшегося в глубине материка городка. Храмовый центр Пергии, Акрополь, располагался выше в горах. Павел не хотел останавливаться здесь, он хотел идти дальше — торопился туда, во внутренние земли Анатолии, за хребты гор, нависшие над узкой долиной еще круче и грознее, чем знакомый Павлу Восточный Тавр. Дикие горы эти внушали трепет и почтение киприоту Варнаве и иудеянину Марку, привыкшим к скромным, округлым возвышенностям.
Отсюда Марк вернулся в Иерусалим.
Павлу такое поведение должно было показаться бегством с передовых позиций. Высказывается немало предположений в попытке объяснить возвращение Марка. Одни считают, что в Пергии Павел заболел малярией и поэтому решил взобраться повыше в горы, где воздух был здоровей и прохладней (а не потому, что просто хотел идти дальше) — а Марк испугался трудностей пути; но вряд ли будущий евангелист оставил бы родственника и больного одних в чужой стране. Другие полагают, что апостолы, по мнению Марка, превысили свои полномочия, направляясь в дикие языческие страны. Но это предположение противоречит тому бесспорному факту, что Марк написал свое Евангелие специально для римлян! — то есть, у него не могло быть таких предубеждений. Может быть, Марку не нравилось служить под руководством Варнавы, а может быть, он просто струсил — кто знает? Его могла охватить острая тоска по дому, даже по возлюбленной. Но что бы ни было причиной его отъезда, отступление Марка нанесло Павлу удар, который он помнил много лет.
Варнава и Павел пересекли долину, над которой нависла неоседающая пыль римской дороги, и на следующий день поднялись в горы по крутым ложбинам, среди раскаленных солнцем серых скал.
Повозка или телега были бы бесполезны в такой местности. Современная дорога в этих местах проложена полого, серпантином, но римский тракт поднимался прямо вверх на перевал, заставляя любого путника, старого или молодого, уставать и покрываться потом. Апостолы достигли неприятных на вид мест, покрытых разбросанными там и сям огромными валунами, между которыми теснились низкорослые, почти карликовые сосны. В те годы, после мирного правления Августа и еще до ужасов Нерона, римские дороги были безопаснее, чем на тысячу лет раньше или позже — но Павел и Варнава вступали в один из тех немногих районов, где не было постоянных патрулей. Разбойники и дикие горцы могли без труда расправиться с одинокими путниками. Поэтому апостолы пристали к одному из торговых караванов.
Каждую ночь караванщики разжигали большой костер, и все спали вокруг него, ногами к теплу. Павлу, как и остальным путникам, приходилось нести ночную стражу, завернувшись в овчину. Перед рассветом собирались в дорогу, ели оливки и козий сыр, для обогрева пили подогретое вино (чай не был еще известен нигде, кроме Китая, а кофе не знали даже арабы). Пускались в путь до восхода солнца, чтобы одолеть большую часть дороги до наступления жары, и делали лишь кратковременные привалы, стараясь пройти километров 25. Затем готовили пищу, смазывали кожу оливковым маслом и отдыхали в тени.
