После распада содружества камикадзе я какое-то время слонялась без дела. Но тут вдруг открыли языковые курсы при Японском центре, и я перебралась туда. Думаю, что там кто-то дал маху при обработке моей анкеты: я ведь честно написала, что изучаю японский всего-то пять месяцев! А они, видать, решили, что пять лет. Так я угодила в старшую группу, к профессиональным филологам японского из иняза. Отступать — не по мне, и группу я менять не стала. А через два года даже ухитрилась выбиться в первые ряды. И тогда произошло непоправимое: Японский центр отправил меня на премиальную стажировку в Токио. Никакая другая страна не привлекла меня настолько: до того я всегда радостно возвращалась из всех своих многочисленных заграничных поездок. Но тут вдруг почувствовала, что хочу провести в Японии не месяц и не два, а год, пять, десять… Хочу наблюдать сезонные изменения в садах Киото, хочу смотреть, как закрываются и открываются лотосы в прудах, слушать, как надрывно кричат цикады… И вот через два года я снова здесь. Потому что получила от японского правительства двухгодичную исследовательскую стипендию. Оглядываясь назад, понимаю, что в таком внезапном повороте судьбы, возможно, не было случайностей: кто, как не я, в конце концов, все детство провел за чтением хайку? Кто учился графике по гравюрам Хиросигэ? Кто в школе был главным мастером оригами?
И вот в начале апреля я приблизилась к погранично-пропускному пункту родного аэропорта в дубленке с меховым капюшоном и снежных ботинках: а что поделать — еду-то на два года, а в самолет пускают только 20 кило багажа, так хоть зимнюю одежду на себе провезу! Пограничник за стойкой хихикнул и спросил, куда это меня несет. «Куда, куда — на китобой! Там, знаете ли, холодно во льдах!» Пограничник почесал в затылке и растерянно зыркнул в мой билет. Точкой назначения значилось: «Хельсинки». То, что завтра у меня пересадка на Осаку, он уже не дочитал. И посмотрел на меня с большим уважением. Глядя из широкого стеклянного окна зала отлетов на машущих со стоянки родичей, я в который раз ощутила пьянящую радость дороги. Грусть прощания, словно по волшебству, теряет надо мной власть, как только я миную пограничный контроль. Словно невидимая черта отрезает меня в этот момент от прошлого мира. Но пасаран, господа!
В Осаке я буду учиться в Техническом университете Кинки, на кафедре истории архитектуры и реставрации архитектурных памятников у профессора Сакураи. Потому что на самом деле я архитектор. Но сразу к Сакураи не попасть: тут такой порядок — сперва всех стажеров на полгода в Осакский институт иностранных языков отправляют, японский учить. Порядок — он порядок и есть, кто бы спорил, тем более что язык этот, как известно, сколько не учи — не выучишь!
А вот и первое знакомство: в зале прилетов перемигиваюсь с симпатичной черноволосой европейкой. После двух фраз по-английски выясняю, что она из Грузии. Переходим на русский. Барышню зовут Эка, и она, оказывается, приехала по той же программе, что и я, только в мединститут. Так что дальше нам будет по дороге. Выходим к встречающим и сразу обнаруживаем двух девиц с нашими фамилиями на табличке. Я тут же вспомнила, как в первый мой прилет в Японию нас ждала в аэропорту наша кураторша Дзюнко. Она стояла с табличкой по-русски: «Я встречаю группу студентов — отличников японского языка». Мы с Максом и Женей, лучшими учениками из двух других групп нашего центра, бросились к ней. Оказалось, что Дзюнко говорит по-русски неплохо, но весьма забавно: в России она никогда не бывала, язык выучила дома. Честь и хвала таким энтузиастам, но когда она нам с ходу сообщила дословно следующее: «Если вы хотите помыть руку, туалет направо!» — на нас напал дикий смех. С одной стороны, ошибка-то совсем незначительная, но если задуматься, так что же этой рукой надо было делать, чтобы теперь ее мыть!
Девчонки, встречающие нас в осакском аэропорту, к сожалению, оказались не такими забавными. Они просто посадили нас с Экой в такси и отправили в престижный район на окраине Осаки, где расположено наше общежитие. Процесс вселения занял всего-то пару минут: я бросила сумку в угол маленькой, похожей на купе поезда комнаты, и готово! А где сумку бросил, там, как говорится, и дом. Для меня, по крайней мере, это именно так. Вскоре на двери в мою комнату нашлась приколотая записка по-русски: «Девчонки, я сейчас иду в магазин, можете пойти со мной. Маша из комнаты 317». Я отправилась через две двери и тут же обнаружила по указанному адресу субтильное светловолосое, светлоглазое создание с тонкой белой кожей и бледными веснушками на точеном носике. Создание, однако, производило впечатление вовсе не ангелочка и даже не эльфа, а скорее, наводило на мысли о Пеппи Длинныйчулок:
— Привет, я Маша из Питера! — сообщило создание. — Вы дома думаете прохлаждаться или, может, полазим по окрестностям?
— Лучше полазим.
— Тогда взлетаем!
Стало абсолютно понятно, что мне несказанно повезло: я с ходу встретила личность с похожими интересами, и скука мне теперь вряд ли грозит.
А в общаге у нас просто дети разных народов! Индуски носят свитера поверх пенджаби. У них тонкие темные пальцы с кольцами и косы с кудряшками. Тайки мелкие, юркие и какие-то необщабельные. У них своя жизнь. Есть еще толстая барышня из Израиля, какие-то камбоджийки, Лига из Латвии и чета аргентинцев. Он — студент, а она для моральной поддержки. Лица у обоих — в точности как у артистов из аргентинских сериалов. Если бы мне кто рассказал — не поверила бы. Иностранные студенты тут мгновенно группируются по языковому принципу. Кто из бывшего Союза — все держатся вместе, даже прибалты прибиваются, сюда же примыкают болгары, поляки и иже с ними. Латиноамериканцы — отдельная компания. Американцы якшаются с англичанами, австралийцами и новозеландцами. Китай, Тайвань и Корея — отдельно и каждый сам по себе. Французы живенько объединяются с бельгийцами, даже анекдоты друг про друга рассказывают и, кроме того, охотно присоединяют к себе всех хоть сколько-нибудь франкофонных, включая и меня. Но самое забавное — наблюдать нерушимый союз Индии и Пакистана. У нас тут на этаже есть две подружки — неразлейвода. Одна индуска, другая пакистанка. Одни только бедные венгры пребывают в гордом одиночестве и грустно здороваются со всеми по-японски. А что им, бедненьким, еще делать, с их неповторимо самобытным венгерским!
Есть и особенно колоритные персонажи. Вот, например — Инесса из Египта. Правоверная мусульманка. Ходит до носа закутанная в большой платок и всегда в бледно-зеленоватых балахонах до пяток. Сама толстенькая и низенькая, из-под платка торчат только круглые щеки и очки. Впрочем, когда эта своеобразная особа, воткнув наушники плеера в уши и весело посвистывая, на бешеной скорости несется со склона на велике в сопровождении своего развевающегося сзади балахона, поневоле начинаешь задумываться о разнообразии этого безумного, безумного, безумного мира.
