Стоял палящий зной. Тяжелый воздух будто застыл в полной неподвижности. Если бы на церковной колокольне в ближайшей деревне имелись часы, они пробили бы два пополудни, и даже слабый ветерок донес бы их бой до Торреса, который находился всего в двух милях от нее. Но бродяге незачем рассчитывать свои действия с особой точностью. Он завтракает и обедает, когда захочется или когда получится, а засыпает, как только его сморит сон. Если для него не всегда накрыт стол, то постель под тенистым деревом готова в любое время.
Бразилец все утро шагал по лесу, а теперь немного перекусил и был не прочь передохнуть, с тем чтобы часика через два с новыми силами пуститься в дорогу.
Однако Торрес никогда не укладывался сразу, без приготовлений: пропускал глоток-другой чего-нибудь покрепче, а потом выкуривал трубочку. Водка возбуждает мозг, а табачный дым навевает туманные грезы. Во всяком случае, так считал Торрес.
Бродяга поднес к губам флягу из выдолбленной тыквы с напитком, известным в Перу под названием «чика», а в верховьях Амазонки чаще именуемый «кайсума». Его приготовляют из сока сладкой маниоки[9], которому дают перебродить. Наш лесной стражник, человек с луженой глоткой, считал необходимым добавлять к чике еще и изрядную дозу тафии[10].
Сделав несколько глотков, он встряхнул флягу и с огорчением убедился, что та почти пуста. Затем, достав короткую трубку, сделанную из древесного корня, набил ее крепким бразильским табаком старинного сорта «петен».
Табак Торреса не имел ничего общего с современным первосортным «скаферлати», но будучи непривередлив в вопросе курева, как и во многих других, достал огниво, высек огня, разжег немного липкого вещества, известного под названием «муравьиного трута», и раскурил трубку.
После десятой затяжки глаза его закрылись, трубка выскользнула из рук, и он уснул или, вернее, впал в забытье, которое нельзя назвать настоящим сном.
Глава II
ВОР И ОБВОРОВАННЫЙ
Торрес проспал около получаса, когда под деревьями послышалось легкое шуршание. Казалось, кто-то шел босиком, стараясь ступать осторожно, чтоб его не услышали. Если бы бродяга не спал, он бы сразу насторожился, так как старался избегать нежелательных встреч. Еле слышный шорох затих возле дерева, под которым лежал Торрес.
В лесах Верхней Амазонки водится множество цепкохвостых обезьян: легкие и изящные сахиусы, рогатые сапажу, моносы с серой шерстью, сагуины, с такими уморительными рожами, что порой кажется, будто они в масках. Но из всех обезьян самые своеобразные, бесспорно, гуарибы. У них общительный и совсем не злобный нрав, не то что у свирепых мукур; к тому же в них силен общественный инстинкт. Стая гуарибов дает о себе знать еще издали монотонным гулом голосов — ни дать ни взять церковный хор, поющий псалмы.
Гуариба, называемая в Бразилии также «барбадо», довольно крупное животное. Несмотря на незлобивость ее характера, встреча с такой обезьяной все-таки небезопасна. Ее гибкое и сильное тело свидетельствует о том, что она может сражаться на земле не хуже, чем прыгать по ветвям лесных исполинов.
Гуариба — а это была она — приближалась к спящему мелкими шажками, озираясь по сторонам и беспокойно помахивая хвостом. В могучих руках она держала толстый сук. Должно быть, заметив лежащего под деревом человека, обезьяне захотелось рассмотреть его поближе. Она подошла и с некоторой опаской остановилась в трех шагах.
Бородатое лицо обезьяны исказилось гримасой, обнажились острые, белые, как слоновая кость, зубы, угрожающе поднялся сук. Вид спящего человека явно не вызывал у гуарибы симпатии. Были ли у нее особые причины питать враждебные чувства к представителям рода человеческого? Весьма возможно. Известно, что животные долго не забывают причиненных им обид, и, быть может, эта обезьяна затаила злобу против братьев старших.
Для местных жителей, особенно для индейцев, обезьяны любой породы — лакомая добыча. Охотники преследуют их с особым рвением, и не только из любви к охоте, но и ради мяса.
Как бы то ни было, если гуариба и не думала сожрать лесного стражника, помня, что природа создала ее животным травоядным, то все же она, видимо, твердо решила посчитаться с одним из своих исконных врагов.
Некоторое время обезьяна пристально разглядывала человека, а потом тихонько двинулась вокруг дерева. Медленно и осторожно приближалась она к спящему. Ее свирепая морда не сулила ничего хорошего. Гуариба остановилась у самого ствола и занесла сук над головой спящего…
Луч солнца, проникнув сквозь ветви, скользнул по металлической коробке, лежавшей под выступавшими корнями, ее гладко отшлифованная поверхность блеснула, как зеркало. Обезьяна тотчас отвлеклась. Нагнулась, схватила коробку, попятилась и, поднеся ее к глазам, принялась вертеть в руках, с удивлением разглядывая блестящий предмет. Быть может, еще больше ее удивил звон монет. Как видно, ее пленила эта музыка. Точь-в-точь погремушка в руках у ребенка! Потом она сунула находку в рот, и зубы ее заскрежетали по металлу.
Должно быть, гуариба подумала, что нашла какой-то неведомый плод, вроде громадного миндаля, у которого ядро болтается в скорлупе. Вскоре она поняла свою ошибку, вытащила коробку изо рта и крепко зажала в левой руке, выпустив сук. Падая, дубина обломила сухую ветку.
Торрес в ту же секунду вскочил на ноги.
— Гуариба! — вскричал он.
Схватив лежавшую возле него маншетту, бразилец принял оборонительное положение. Испуганная обезьяна тотчас попятилась, сделала два-три быстрых прыжка и скользнула в чащу.
— Вот что называется проснуться вовремя! — воскликнул Торрес.— Эта образина прикончила бы меня в два счета!
Обезьяна, остановившись шагах в двадцати, будто насмехаясь, отчаянно гримасничала. И тут Торрес увидел у нее в руках свою драгоценную коробку.
— Мерзавка! Убить не убила, а выкинула штуку почище — обокрала! — закричал он. И бросился вслед за проказницей.
Торрес прекрасно понимал, что догнать проворного зверя будет непросто: и поверху и понизу обезьяна бегала быстрее, чем он. Только меткая пуля могла настигнуть ее на земле или на ветке дерева, но где её взять?
Торрес понял, что взять обезьяну можно только обманом. Надо перехитрить умное животное: скрывшись в густой чаще, разжечь его любопытство и заставить вернуться назад — ничего другого не придумаешь.
Торрес проделал все маневры, но безрезультатно: когда человек прятался, хитрый зверь, никуда не двигаясь, терпеливо дожидался его появления. Бродяга выбился из сил, но так ничего и не добился.
