памятной таблички, о чем-то громко разговаривали и спорили меж собой, не обращая внимания на замечания вожатого.
Недалеко от них, на скамейке, сидел мужчина, одетый в военную форму, и читал книжку с картинками своей маленькой дочери, примостившейся на коленях у отца. По привычке я пробежался по орденским планкам и, увидев медальную ленту за взятие Варшавы, подошел перекинуться парой слов об обоим нам памятным событиям. Мы проговорили, наверное, с целый час. Девочка поначалу внимательно слушала разговор, но вскоре, заскучав, принялась играть, чертя палкой какие-то фигуры на песке. На прощание, крепко пожав руку своему новому знакомому, я так же не спеша отправился в дальнейший путь.
Уже после полудня, выйдя на Арбатскую площадь, я попал в вихрем несущийся во всех направлениях поток студентов, расположенной тут же сельскохозяйственной академии, занимающей здание какого-то бывшего банка, ныне перестроенного и как любое воспитательное или учебное заведение в стране, от детского сада до университета, украшенного огромными алыми знаменами, покачивающимися на легком ветру. От фонтана раздавался гусличный перезвон семиструнной гитары, еле пробивающийся через разномастное пение и громкий смех.
Под древними кленами Гоголевского бульвара, уже собирающимися скинуть чешуйки своих набухших почек, носилась по траве, громко галдя, толпа ребят, скинувших в одну большую кучу свои школьные ранцы.
Свернув с бульварного кольца в Сивцев Вражек, я увидел припаркованную на углу улицы Фурманова сверкающую лаком «Волгу» новой модели, которую не встречал еще у себя в Омске и завороженный ее плавными изгибами, стал разглядывать автомобиль как мальчишка. Судя по всему, ее создатели вдохновлялись старой доброй двадцать первой моделью, сохранив намеки в радиаторной решетке и в круглых фарах с хромированной окантовкой, вынесенных по самым краям агрессивной передней части автомобиля.
Я шел и шел вперед, рассматривая дома и людей, скверы и памятники, храмы. И вот уже в конце своего пути по Москве я зашел в небольшое кафе в сквере между Киевским вокзалом и Бережковской набережной.
В зале сидели несколько человек. Трое мужчин, разложив на столе какие-то чертежи, о чем-то оживленно спорили, попивая кофе. Вернее, спорили двое, а третий был всецело поглощен девушкой с томиком Джека Лондона, сидевшей напротив у окна.
Отказавшись от меню, я попросил у подошедшего официанта пятьдесят грамм Тираспольского коньяка.
Оставив на диване сумку, я достал пачку «Космоса» и вышел покурить на крыльцо. Напротив, у гранитного ограждения набережной, важно о чем-то беседуя, рыбачили два деда. Толстая рыжая кошка с таким же важным видом разлеглась у их ног, дожидаясь улова. Покурив, я остался стоять на улице, оперевшись руками в перила и с улыбкой глядя на большой красивый город, утопающий в ярком солнце и шуме работающих и растущих людей.
Я наслаждался днем, робким еще теплом и своим молчаливым и радостным общением с Москвой. Москва в ответ радовала меня всем чем могла. Автобусами с бордовыми полосами по бокам и огромными блестящими никелированными номерами. Душистым запахом молодых клейких листьев. Уверенностью в том, что никогда не рухнет моя страна, укрепленной каждым встреченным мной красным знаменем с золотыми серпом и молотом.
Вышел на улицу официант и, отдав мне коньяк, остался постоять со мной и поболтать от скуки. Он пообещал грозу к вечеру… Что ж, я был бы очень рад первому весеннему грому. Но только уж хорошо бы, когда сяду в поезд и буду смотреть, сидя у окна, как состав неспешно выбирается из города, чтобы развить свою стремительную скорость.
Откуда-то слева раздался грохот отбойного молотка.
Я оглянулся на звук: посреди Киевской площади стояло полуразобранное здание бывшего огромного торгового центра, построенного, наверное, еще во времена Владимира Путина. А может быть, и раньше.
2018
