И вдруг 3 сентября, утром, в виду Аяна показалось судно. Оно направлялось прямо в порт. Все бросились к берегу. "Может быть, это "Байкал"!" — перекликались люди. "Судно незнакомое, под русским флагом". "Неужели наконец "Байкал"?" — "Байкал" и есть!"
Быстро были спущены на воду шлюпки, и не успел "Байкал" бросить якоря, как на борт транспорта уже взобрался Корсаков, подошедший на быстроходном вельботе; за ним приближался двенадцативесельный катер Муравьева.
— Откуда вы? — крикнул Муравьев еще издали, увидев стоящего у трапа Невельского.
— Сахалин — остров! Вход в лиман реки Амур возможен для мореходных судов с севера и с юга! Вековое заблуждение положительно рассеяно! — в мегафон отвечал Невельской.
В тесной каюте командира "Байкала" Муравьев со свитой еле разместился. С волнением и любопытством все слушали Невельского, рассказывающего о своем плавании и сделанных открытиях. Это были счастливые, неомраченные часы радости для Невельского, часы его триумфа. Радовались и торжествовали все встречавшие его, кроме Завойко. Вот что пишет в своих воспоминаниях Струве, бывший очевидцем этой встречи:
"Несомненно радовался вместе с нами и В. С. Завойко, но нельзя было не заметить, что, в то время как мы все с увлечением вслушивались в интересные рассказы Невельского и его спутников о сделанных ими важных открытиях, он, со своей стороны, с осторожностью и необыкновенною сдержанностью к ним относился. Знакомым с ходом дела это было вполне понятно: через В. С. Завойко в конце 1846 года были доставлены председателю Главного правления Российско-Американской компании Ф. П. Врангелю, ближайшему его родственнику, журнал и карта описи Амурского лимана, составленной поручиком Гавриловым…"[29]
Муравьев со свитой и Невельской с офицерами сошли на берег. Торжественный пир и ликование длилось до глубокой ночи.
На другой день из Аяна в Петербург был отправлен курьером Корсаков, который вез с собой рапорт Невельского о сделанных открытиях и донесение генерал-губернатора.
…"Множество предшествовавших экспедиций (к берегу Сахалинскому), писал Муравьев, — достигали европейской славы, но ни одна не достигла отечественной пользы по тому истинно русскому смыслу, с которым действовал Невельской"[30].
Пятого сентября Муравьев через скалистый хребет Джугджур отправился в Якутск и дальше, а Невельской на своем "Байкале" пошел в Охотск, чтобы сдать там транспорт и команду. "Байкал" медленно отходил от берега. Скалистые утесы закрывали Аянскую бухту и группу домиков у подножия скал. Серое гладкое море медленно поглощало обрывистые берега. В туманные дали, чуть покачиваясь, уходил транспорт.
X. НАЧАЛО РАЗНОГЛАСИЙ С МУРАВЬЕВЫМ
БАЛ У ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА
Сдав в Охотске "Байкал", Невельской с офицерами догнал Муравьева в Якутске. Невельской просил генерал-губернатора отправить к устью Амура этой же зимою Д. И. Орлова для наблюдения за вскрытием реки, лимана и залива Счастья.
Муравьев тут же послал письменное распоряжение об этом Завойко.
В Якутске Невельской занялся приведением в порядок журналов и карт. Еще с дороги из Алдана Муравьев в письме Перовскому следующим образом оценивал работу Невельского: "…встретился и с Невельским, который превосходно исполнил свое поручение и с такою полнотою, быстротою, добросовестностью и смыслом, что ему могут позавидовать и бессмертный Крузенштерн и всеведущий Миддендорф…" Высоко оценивая подвиг Невельского и как будто достаточно понимая всю важность его открытий, Муравьев по приезде в Иркутск отправил подробный план развития и укрепления тихоокеанских владений России, игнорируя эти открытия и делая основной упор на лучшее устройство Аянского тракта и Аяна.
В этом своем представлении о необходимости ряда мероприятий на Тихом (Восточном, как говорилось тогда) океане Муравьев настаивал на всемерном укреплении Петропавловска, так как хотел сделать его первоклассной крепостью,
Большое место отводилось мерам для лучшего устройства Аянского порта и постройке проезжей дороги отсюда до Якутска.
Представление было составлено очень подробно, со множеством карт и чертежей, некоторые из них были сделаны собственноручно Муравьевым. Петропавловск генерал предполагал укрепить тремястами орудий большого калибра. Батареи он размещал сам на прилагаемом плане.
По приезде в Иркутск Невельской был принят генерал-губернатором. Беседа началась почти дружески. Окрыленный успехом своей первой попытки, Невельской горел желанием приступить к дальнейшим действиям по составленному им плану. Муравьев в свою очередь жаждал понимающего слушателя, чтобы поделиться своими новыми планами, возникшими у него после посещения Камчатки. Столкновение было неизбежно. Муравьев ожидал комплиментов, но, к изумлению, увидел перед собою резкого и беспощадного критика, и притом критика с государственным умом, дальновидностью и всесторонне знающего предмет.
Невельской, видя такую "измену" любимому делу, потеряв всякую дипломатическую тонкость обращения, с холодной яростью по пунктам разбил все планы Муравьева, доказывая их ошибочность. Не очень-то приятно выслушивать уничтожающую критику, как бы ни была она справедлива, критику, сводящую на нет то, что любовно вынашивалось. Особенно тяжко снести это человеку, подобному Муравьеву, обладающему большим самомнением и самолюбием. Однако трудно было спорить с Невельским, когда он выступал во всеоружии глубокого знания вопроса. И, вероятно, с этой встречи появилась та трещина в отношениях Муравьева и Невельского, которая выросла впоследствии в глубокую пропасть.
Невельской доказывал, что так усиливать и укреплять Петропавловск, не имея возможности снабжать его в случае войны, — бессмысленно, ибо лишенная поддержки крепость неизбежно попадет в руки неприятеля, и чем сильнее будет она вооружена, тем более богатая добыча достанется врагу. А негодность сухопутных путей и невозможность снабжения Камчатки с моря в случае войны с морскими державами несомненны.
— Кроме того, — говорил Невельской, — подробные и тщательные исследования установили, что на Охотском побережье нет сколько-нибудь удобной гавани, включая сюда и Аянский порт, а потому и неблагоразумно затрачивать большие средства на сооружение порта там, где суда всегда могут подвергнуться риску кораблекрушения.
Он горячо убеждал Муравьева в том, что все расходы на устройство нового тракта по реке Мае и нового порта в Аяне непроизводительны. Ведь сейчас, когда выяснилось, что Амур доступен с моря, стало ясно, что лучшего пути из глубин Сибири к побережью не найти. Невельской доказывал Муравьеву, что побережье Татарского пролива — дополнение Амурского бассейна и на этом побережье следует искать удобных гаваней[31] для устройства порта. Такой порт может легко снабжаться и получать подкрепления из Восточной Сибири безопасным от врага путем. Такой порт может действительно стать русской твердыней на Тихом океане, и Россия приобретет здесь должное политическое значение с гораздо меньшими морскими силами, чем это потребуется для других держав в этих водах. Вместо того чтобы тратить огромные средства и усилия на укрепление Петропавловска, на прокладку дороги в Аян и устройство там порта, надо хотя бы часть средств отвести на подробные исследования Приамурского края, а усилия обратить на его освоение.
